ему казалось, шаги – и застыл в недоумении.
Он стоял у входа в огромную пещеру. Колоссальный каменный зал, дальний конец которого терялся во мгле. Откуда-то сверху проникал слабый, неверный свет, и в рассеянной дымке проступали бесчисленные искрящиеся сосульки сталактитов, свисающие с потолка. А под многими из них стояли статуи...
Нет, не статуи! Люди!.. Они стояли, вернее сидели, здесь уже много веков, и падающие капли постепенно покрывали их сперва прозрачной и невидимой, а потом все более прочной коркой солевых отложений – и в конце концов человек превращался в статую...
Солли не знал, откуда ему это известно, но не сомневался, что именно так оно и было. Кто эти люди? Почему они добровольно ушли из жизни в вечное безмолвие пещер, превратившись в камень, в жуткие сталагмиты, которые когда-нибудь срастутся с породившими их сталактитами в монолитные колонны, внутри которых...
Солли инстинктивно принял человеческий облик и, осторожно ступая, благоговейно приблизился к одному из сидевших в зале. Опустившись на колени, он заглянул в глаза застывшему человеку-статуе. Человек внимательно смотрел на него сквозь каменную пленку, глаза в глаза, и прозрачная, призрачная грусть стояла в спокойном взгляде с ТОЙ стороны.
И глаза эти были – живые!..
...Он не выдержал. Он захлебнулся в феерическом водовороте каштановых волос, в растянувшемся мгновении, когда двое становятся одним и плывут, плывут по бесконечной реке забвения, имя которой...
А когда он очнулся, то осознал, что Дорис, его Дорис, сжимает в объятиях волка!
Потом – уже человек – он лежал на земле лицом вниз, всхлипывая от стыда и ужаса, от того, что наконец произошло...
Как он мог, неблагодарное животное, зверь, зверь, зверь...
А Дорис тем временем гладила его по спине и шептала:
– Ну что ты, милый, успокойся, все в порядке, со мной ничего не случилось... ничего, ничего, все уже позади... Я понимаю, ты не мог, ну перестань, милый, не кори себя... ты не мог иначе...
И он дал уговорить себя.
А позднее, когда они уже прощались, неожиданно появился Лайхалл Кворри.
– Не помешал? – При этих словах он должен был улыбнуться, но не улыбнулся. – Слушай, парень, странные вещи в деревне творятся... Если это не ваших лап дело, то уж и не знаю, что подумать...
И Кворри рассказал.
Все, по его словам, началось с прошлых торгов в Согде. Сами торги прошли удачно, купцы Девятикратных вернулись довольные и при товаре – но один из них был бледен до полной прозрачности, и глаза его даже вроде начали светиться. О такой болезни никто и слыхом не слыхивал, только к ночи незадачливому купцу вдруг полегчало. Родные было обрадовались, решили – был сглаз, да весь вышел – а наутро у больного пошла трясучка, кожа его посерела и стала шелушиться, и когда в комнату заглянуло солнце, то больной забился в самый темный угол, и трое здоровенных мужиков не смогли выволочь его оттуда.
Знахарь сказал, что пропал человек, и к ночи больной действительно пропал – причем неизвестно куда. А вот сестра его с утра ощутила подобное недомогание. Видать, зараза перекинулась...
Купец так и не объявился, сестрица его померла через пару дней, а вот хворь дальше гулять пошла. И что странно – некоторых из покойничков видели потом... Бледные сами, глаза горят, а так вроде ничего – говорят, ходят, только домой не идут...
Не впервой Девятикратным после смерти вставать – но почему ночью? Утром же положено...
Сам Кворри поначалу посмеивался, да вот вчера к полуночи перебрал у соседа хмельного пива и домой направился...
...Деревня спала, луна высвечивала толстые бревна частокола, стены домов, изгороди... Сворачивая к дому, подвыпивший Лайхалл наткнулся на незнакомого человека в сером плаще салара, стоящего у чьей-то калитки. Человек улыбнулся и шагнул к Кворри, и тому показалось, что чего-то у человека не хватает. Потом Лайхалла качнуло, он ухватился за чужой подоконник, и взгляд его упал на землю у самых ног незнакомца.
– Слышь, парень, где ты тень свою потерял? – недоуменно спросил Кворри и начал стремительно, неумолимо трезветь. Человек по-прежнему шел к нему; он почти не двигал ногами, но тем не менее быстро приближался, словно скользя над поверхностью земли.
Лайхалл бросился бежать, а по ночной улице за ним гнался гигантский черный кот с красными углями зрачков, скалясь в неизменной усмешке, и над котом реял серый плащ Скользящего в сумерках!..
Потом кот остановился – это Кворри уже видел из окна своего дома, куда он влетел, задыхаясь и хватаясь одновременно за засов и топор, – тело зверя потекло струйками голубоватого тумана, и лишь неясное облачко, словно пар от дыхания в морозную ночь, метнулось вверх по лунному лучу...
Солли медленно покачал головой.
– У Изменчивых есть тени, Лайхалл, и глаза пардуса отсвечивают зеленым, а не красным... Но самое главное – ни один из нас ни за что не наденет серый плащ Мертвителя!..
Возвращаясь обратно, Солли впервые услышал Зов.
Вначале он увидел волков. Их было семеро, и они бежали через лес, никуда не сворачивая и глядя перед собой невидящими, остановившимися глазами.
Кто-то вел их. Некоторые из Изменчивых умели нечто подобное, но на такую стаю не хватило бы даже Морна.
Словно холодное, сырое дуновение ветерка пронзило Солли насквозь, и он услышал сам Зов – сперва невнятный, вкрадчивый шепот, который разрастался, подавлял волю, заставлял идти, бежать, спешить...
И Солли неуверенно свернул с тропы в чащу. Он успел пробежать совсем немного, когда впереди, между деревьями, возник сгусток мрака, глядящий в ночь двумя голодными алыми огоньками – и Солли впервые за всю его жизнь стало по-настоящему страшно. То, что звало его – разве это можно убить мечом, разорвать клыками, растоптать?!. Это уже было мертвым...
Он встал во весь человеческий рост – и Зов внезапно ослаб, утратив непоколебимую уверенность. Так значит, лишь звериное начало послушно тебе, оживший кошмар горячечных снов?! Так значит...
Голос звучал в мозгу Солли, Голос того самого мертвого существа, которое взывало к нему:
– Подойди! Подойди ко мне!.. Не все ли тебе равно: мертв я или жив, если мне открыта Вечность?.. Подойди, и я отворю тебе Дверь, и ты станешь таким же, войдешь в сонм избранных, и...
Солли ринулся прочь, с треском ломая кусты – но Голос, затихая, все звучал у него в голове, и Солли готов был поклясться, что это голос пропавшего во время набега на селение Девятикратных пардуса Хинса...
В тот вечер он не успел рассказать о случившемся Морну.
А потом...
– Что случилось, Лайхалл?
– Они узнали, что Дорис встречается с Перевертышем. Мне удалось тайно вывести ее из поселка, но обратно ей дороги нет. Разве что для ступенчатой казни, до последнего ухода...
– Но наши... что я скажу им?..
– Значит, построите дом и будете жить отдельно! Или мне надо учить тебя, как должен вести себя мужчина?!
– Хорошо. Ты прав. Извини меня, Лайхалл... А как же ты?
– Как-нибудь...
– Морн, это Дорис. Постоянная. Она поселится в моем доме.
– Да. Так и будет. И если мое слово еще что-нибудь значит, тебе не придется защищать ее.
– А если...
– Если в деревне и найдется такая тварь, что захочет преступить мое слово, она вовремя вспомнит, что я – Сын Большой Твари.
...Многие в деревне смотрели на них косо, но особых неприятностей, благодаря Морну, не возникло. Мать Солли давно подозревала, к кому бегает ее сын, и приняла Дорис спокойно, хотя и
