И вновь фаланга двинулась вперед, топча трупы своих и чужих, и их копья готовы были вонзиться в оскаленные пасти чудовищ – но шум и крики позади остановили воинов. Многие обернулись, и в ужасе увидели, как расстрелянные и растоптанные атлеты спокойно поднимаются с песка, подбирая свое оружие, и направляются к замершему строю.
Визг разорвал раскаленный воздух песков Карх-Руфи, пронзительный истеричный визг несколько сотен глоток, еще недавно рычавших в упоении боя:
– Бессмертные! Бессмертные боги! Нас обманули!.. Ни боги, ни демоны не хотят, чтобы мы шли в Согд!.. Горе тебе, обманутая Калорра! Горе детям твоим!..
Паника взметнула над распавшимся войском свистящие черные крылья – и калоррианцы побежали, бросая оружие и предоставляя богам и демонам самим выяснять свои сложные отношения с надменными гражданами Согда... Они бежали, и тут с трех сторон на толпу, в которую превратилась армия Калорры, ударили подошедшие из-за барханов согдийские полки.
Через сто лет сказители – от лугов Арродхи до окраин Сай-Кхона – будут петь песни о Сифском побоище. Но ни тем, кто сумел уйти из мясорубки, ни тем более оставшимся там навсегда – всем им было не до грядущих легенд.
А в легендах все выглядело гораздо красивее и почти совсем не страшно...
...Когда победоносная армия Согда возвратилась в столицу, оставив на границе защитные кордоны, вместе с воинами в город вернулись бесы и уцелевшие Пустотники.
И вместе с ними вернулось смутное время. Победа-победой, но теперь по улицам бродили не рабы, не парии, а свободные и равноправные граждане-бесы – молодые, здоровые, красивые, при хороших деньгах, все чаще заговаривающие с молодыми женщинами всех сословий... – и жители Согда, все еще цеплявшиеся за пошатнувшийся Кодекс Веры, постепенно начали в глубине души осознавать свою изначальную ущербность, отчего их неприязнь к бессмертным только усилилась.
Через два месяца состоялись переговоры с Вершителями Калорры, в которых со стороны Согда участвовали Ктерий Бротолойгос, Медонт, Кастор и двое Пустотников, одного из которых ни жрецы, ни Кастор почему-то никогда раньше не видели. Но Пустотник есть Пустотник, и значит, так было нужно.
Это действительно оказалось нужно, потому что когда Вершители заупрямились и не захотели соглашаться на весьма умеренную (по мнению Медонта и Кастора) контрибуцию, то второй Пустотник молча обвел всех присутствующих тяжелым взглядом, потом остановил его на Вершителях... и те тихо подписали все, что от них требовалось.
За время переговоров этот Пустотник так и не произнес ни одного слова...
Еще через месяц бесы начали готовиться к отъезду: согласно договору, они должны были основать вдоль границы ряд поселений, отдававшихся им в наследственное владение, и само существование подобных форпостов должно было отбить у каллов любое желание попытать военного счастья еще раз.
И не только у каллов – часть бесов уезжала на восточные и северо-восточные рубежи. Мало ли...
Несколько согдийских женщин – прозванных 'бесовками' – добровольно согласились последовать за избранными бесами, но таких нашлось отнюдь немного, и экс-гладиаторы все тянули с отъездом, страшась многолетнего, если не многовекового, одиночества.
И в этот самый момент внезапно объявилась средняя дочь покойного Архонта – куда-то пропавшая совсем недавно лар Леда Согдийская – объявилась и публично заявила, что намерена ехать на границу вместе со спасителем империи бесом Кастором.
Скандал получился огромный. Аристократы-женщины негодовали, аристократы-мужчины ревновали; жрецы, и в особенности Отец Свободных Медонт, были вне себя, но буква закона в данном случае никак не нарушалась, и строптивая девица преспокойно укатила с сияющим Кастором – помолодевшим лет эдак на пятьсот – заодно прихватив всех своих слуг и часть вассалов их семейства.
Мода есть мода, и через пару дней бесы стали уезжать, увозя с собой двух, а то и трех жен; отцы запирали дочерей, мужья подозрительно косились на верных супруг – но все равно свободные гражданки великого Согда мечтательно вздыхали, провожая томным взглядом бронзовокожего атлета.
Бессмертного.
Беса?
Бога?
Какая разница?.. Начало было положено.
6
...– Ладно, Даймон, – Сигурд запнулся, пытаясь поделикатнее сформулировать свою мысль. – Я все понимаю... История есть история. Тем более что это история нашего мира, а мы, как выяснилось, пробавлялись легендами... Но все-таки это дело прошлое, а мы хотим знать: где ответ на НАШ вопрос? Наш с Солли?!.
Пустотник внимательно выслушал Скользящего в сумерках, потом бросил взгляд за его спину, где бесшумно возник крупный темно-серый волк – Изменчивый тоже ждал ответа.
– Это и есть ответ, – медленно и тихо проговорил Даймон. – Или это и есть вопрос – твой, мой, их... То, что хотим узнать мы с вами – это лишь часть большого, бесконечного Вопроса, имя которому – Жизнь. И Смерть. Так сказать, Его Величество Вопрос... Даже самые светлые в мире умы не смогли разогнать окружающей тьмы; рассказали нам несколько сказочек на ночь и отправились, мудрые, спать... как и мы... Смотрите, мальчики, смотрите, спрашивайте – всему свой черед. Если срубить одну ветвь, то на ее месте вырастет дюжина других. Но рассмотрев ствол, проследив за корнями, можно выкорчевать дерево целиком, чтобы оно не сумело возродиться снова.
Идите – смотрите, слушайте, внимайте. Живите чужими жизнями, потому что скоро нам придется жить своими – а они были и будут ничуть не лучше того, что вы успели увидеть или увидите в дальнейшем. Так что радуйтесь передышке и живите – сегодня и сейчас. Спрашивайте, мальчики, спрашивайте...
Они поняли. Сегодня и сейчас. И 'вчера' тоже когда-то было 'сегодня и сейчас'.
И лишь потом стало – вчера.
...Крики роженицы, смягченные стенами дома, а также плотно закрытыми дверьми и окнами, были тем не менее отчетливо слышны во дворе и даже на улице, вызывая живейший интерес у нескольких старушек из прислуги, увлеченно обсуждавших происходящее.
– Не разродится, – со знанием дела заявила кухарка Деметра, поправив узел чепца под тройным подбородком. – У них, у аристократов, завсегда так... не тех статей...
Ее собеседницы – высохшая, крохотная знахарка Юки-Онна и ткачиха Фисса с неестественно крупными ступнями и ладонями – переглянулись между собой, затем скосились на пышный бюст краснолицей Деметры и согласно закивали головами. Польщенная кухарка порылась в карманах, извлекая оттуда пригоршню жареных косточек плодов дерева раус и щедро одарила приятельниц.
– Говорят, корень ойлоххо помогает. – У Юки-Онны были не по возрасту крепкие зубы, и шелуха от разгрызенных косточек мгновенно усыпала землю у ее ног.
– Заварить с нужными травками и пить по ущербным лунам... и бабка чтоб была хорошая, рукастая – размять там или потянуть, где надо...
Фисса все поглаживала свои опухшие пальцы, и голос ткачихи был такой же опухший, бесформенный, тягучий.
– Слыхали, бабы, – повитуху из самого Согда выписывали... на верблюдах везли, как благородную... ба-альшие деньги плачены...
И Фисса сочно причмокнула губами, словно пробуя на вкус те самые 'ба-альшие деньги'.
В конце улицы взвилась пыль, и из душного облака вылетел смуглый юноша в белом бурнусе, горяча норовистого трехлетка. Он резко осадил коня у скамеечки, где сидели женщины, и те закашлялись, ворча и отплевываясь.
– Хай, ящерицы! – добродушно заорал наездник, вертясь в седле, словно ему под шаровары засунули полосатую горную осу. – Когда гулять станем?! Дому опора нужна, господину Кастору наследник нужен, веселому Бану Утбе праздник нужен! Сколько можно праздник рожать?! Делать – быстро, почему рожать долго?!.
