В руках Тритон держал грубо оструганную палку. На конец палки была насажена сосновая шишка. Ниже прилипли обрывки засохшего плюща.
— Рассказывай!
— Ну, мы их искали. И это… нашли, значит…
ПАРАБАСА. ВАКХАНКИ ПАУТИННОЙ ГОРЫ
…дубины было жаль.
Тритона душила вакханка. В спину впивались мелкие камешки, воздух отмерялся скудными порциями, а он все жалел о главном — об утраченной дубине. Ее Тритону дал великий Персей. Вначале Тритон хотел копье. Оно было красивое, с древком из ясеня, с наконечником, похожим на девичью ладонь. Но великий Персей сказал, что Тритону копье ни к чему. И вырезал ему дубину — сучковатую, тяжелую. Тритон взмахнул дубиной и понял, что да, это оно.
Дубину он в щепки расколотил об скалу, промахнувшись по верткому сатиру. Рядом уже валялись два сатира, по которым Тритон не промахнулся. Гаденыш заплясал, заухал филином и поймал в бок копье, брошенное Спартаком. Фракиец не соврал — ему вполне хватало одной здоровой руки. Со злости, желая отомстить за дубину, Тритон врезал раненому кулаком между рожек. Шея сатира хрустнула, и он умер. Тритон плюнул на человека-козла, обернулся к своим — попросить Персея, чтоб вырезал ему новую дубину — и охнул, согнувшись в три погибели.
Копыто размером с добрую миску угодило парню в живот.
Вакханок они нашли на пятый день. Великий Персей вконец загонял тирренцев, привыкших к палубе. Ночами Тритон плакал — так болели ноги. Папаша молчал и скалился — жутко, по-волчьи. Отряд Горгон рыскал по каменистым дорогам Арголиды, забирался в ущелья, похожие на пчелиные соты — так они были изрыты пещерами; несся вдоль русла Инаха, пересохшего летом, едва не сгинул в болотах Лерны… Когда они добрались до Лессы, поселка на границе с Эпидавром, Персей больше часа провел в храме Афины — нищем, украшенном лишь деревянной статуей богини. Он молился один, запретив спутникам не только переступать порог святилища, но и приближаться к нему. Наверное, подумал Тритон, сын Зевса спрашивает у божественной сестры, куда нам идти дальше. И впрямь — оставив Лессу за спиной, Персей без колебаний повел отряд на Паутинную гору. Там и нашлись вакханки. Две дюжины женщин, нагих или в рванье из лисьих шкур, дюжина гогочущих, в стельку пьяных сатиров…
А еще, чтоб они сдохли, трое кентавров.
Один из этих гигантов, матерый гнедой жеребец, только что лягнул беднягу-Тритона. Брюхо прилипло к хребту, парень упал на колени, и на него с разбегу кинулась вакханка. К счастью, кентавр не пришел ей на подмогу — Тритон уж не знал, почему. Он без усилий разгибал бронзовый крюк для вертелов, но не мог оторвать от себя пальцы безумицы. Чувствуя, что слабеет, Тритон из последних сил ударил вакханку ладонями по ушам. С детства он дрался в портовых харчевнях; наградил глухотой немало взрослых морячков… Вакханка, язви ее в печень, даже не заметила удара. С шеи женщины, намотанная в два витка, свисала дохлая гадюка. Башка змеи едва не угодила Тритону в рот. Он завопил от отвращения — откуда и воздух взялся! — и понял, что дышит.
Вакханка обмякла, валясь на камни. «Вставай! — рявкнул Персей, выдергивая из спины убитой меч, кривой и узкий. — Вставай, дурак! Живо!» Тритон привык слушаться. Он встал, подобрав камень из тех, что побольше. Но в нем больше не нуждались. Бой закончился. Кентавров завалил сын Зевса, вспоров им глотки, а с остальными справились Горгоны. Папаша тоже был цел, только ухо оборвали. Тритон не знал, что Персей велел присматривать за новичками, и порадовался за героического папашу.
Позже, когда отряд встал стоянкой у подножия горы, Тритон сбежал. Нет, не из страха. Он хотел подобрать остатки дубины, показать их великому Персею и попросить, чтобы вырезал точно такую же. Дубину он нашел и порадовался, а еще нашел кентаврика — живого, молоденького, вряд ли старше самого Тритона — и не знал, радоваться или бить.
— Ты чего? — на всякий случай спросил парень.
— Ничего, — кентаврик попятился.
В руках он, бледный как смерть, держал увесистый мех. В недрах меха что-то бултыхалось — должно быть, вино. Ничего себе вино, подумал Тритон. Если кентаврик, спрятавшийся от Горгон, рискнул вернуться…
— Тебя как звать?
— Фол.
— А меня — Тритон.
— Ага. Я пойду, да?
Тритон вздохнул, глядя на обломки дубины, и разрешил:
— Иди. Ты это… Ты зачем вернулся?
— За вином, — сказал честный Фол. — Хорошее вино[38]. Жалко.
— Ты, значит, за вином. А я за дубиной.
— Я пойду? — напомнил Фол.
— Ты лучше скачи. Подальше, чтоб не нашли.
Кентаврик кивнул и ускакал.
— Зря, да?
— Что — зря?
— Надо было его прибить?
Тритон, не моргая, смотрел на мальчика. Низкий лоб дурачка собрался морщинами — мертвая зыбь качала одинокую ладью-мысль. Чувствовалось, что мнение Амфитриона для него очень важно. Какие волны ходили в сознании тирренца — загадка, но Амфитриона он возносил на высоту, плохо объяснимую даже для Дельфийского оракула.
— А он был в зените вакханалии? — спросил мальчик.
— Кто?
— Ну, кентавр! В зените? Или на излете?
Вот тут Тритон заморгал, словно заново научился этому делу:
— Н-не знаю…
— Он безумствовал?
— Н-нет…
— Если бы ты причинил ему боль, он бы излечился?
— Надо было, — просиял тирренец, — дать ему по шее?
Амфитрион насупился. Рецепт дедушки Персея не срабатывал. Ну, вакханки-то явно находились в зените, иначе дедушка не кинулся бы их убивать. А глупый кентаврик — он и вовсе обычный, если верить Тритону. За вином вернулся, не побоялся…
— Ты правильно поступил, — кивнул мальчик. — Ты молодец.
И, глядя на Тритона, переполненного благодарностью, испытал стыд. Сам Амфитрион был не уверен, что тирренец поступил правильно. Представив себя на месте Тритона, внук Персея аж зажмурился от неопределенности.
2
Город затих, как дол перед грозой.
Банщик, выдавая посетителю скребницу и мыльную пасту, вдруг останавливался, кусая губы. Ждал и посетитель, не сетуя на пустую трату времени. Торговец в лавке, расхваливая войлочный колпак, умолкал
