– Мог бы обмануть. Сказать: «Отсюда». Только не стану я вас обманывать; отсюда вы по-любому выйдете. Сильными выйдете, иного Туза тузовей. Гордыми; умелыми. Только… не ваше это все, понимаете?
– Да как же не наше?! – изумляемся мы с Феденькой в один голос. – Ну, от учителей взяли – так любой ученик от учителя берет! Теперь – сами умеем.
– Сами?! – у Духа лицо его чудное аж багровыми пятнами пошло. Того гляди, взбесится, или расплачется, или удар его, беднягу, хватит. – Ну, тогда ты, Акулина, разуй глаза! может, дойдет все- таки!..
Думала – он снова с перьями воробьиными колдовать примется. Ан нет: шагнул в сторону, что-то на земле высматривать стал. Я пригляделась: муравейник. Обыкновенный муравейник, маленький совсем, и смотреть-то не на что; а он смотрит. Ну и мы с Феденькой смотрим – чего он нам на сей раз покажет?
Показал!
Забегали муравьи, засуетились, пенек еловый окружили; а один, чуть побольше, на пенек вскарабкался и сверху на других усиками шевелит. Глядь: и не муравьи это вовсе, а студенты на лекцию собрались, и я вместе с ними! И не пень уже передо мной – кафедра, а за кафедрой доцент Павлович бородку свою «клинышком» поглаживает, пенсне поправляет и заявляет, прокашлявшись:
– Сегодня мы с вами, барышни и господа, студенты и студентки, приступаем к изучению курса общей зоопатологии, одного из основных курсов ветеринарии. Итак, запишите тему вводной лекции…
Сидят студенты со студентками, барышни с господами; пишут, скрипят перьями – и я вместе со всеми. А преподаватели за кафедрой чехарду учинили: вот уже доцент Ганнот фармакологию нам читает, а вот и сам профессор Полюта курс общей физиологии открывает… Замелькали лица, годы, книги, конспекты, бессонные ночи перед экзаменами; коротко вспыхивает радость: сдала! на «отлично»! что сдала? кому? не важно; дальше, дальше… вот лаборатория, вот я в микроскоп выпятилась, в журнале лабораторном пометки делаю; а вот статья в 'Вестнике ветеринарии': дескать, новый препарат, разработанный совместно доцентом Ганнотом Вольдемаром Фридриховичем и врачом-исследователем 1-го разряда Сохатиной Александрой Филатовной, вдвое эффективнее излечивает… какую он там хворь излечивает – не разобрать… я только подивиться успеваю: как, уже – врач-исследователь 1-го разряда?!
А жизнь муравьиная мельтешит заполошно; вот я сама за кафедрой стою, и студенты меня слушают, скрипят перьями, а я им какую-то «паразитологию» читаю (новая наука? отродясь не слыхала!)… Потом книжные полки возникли, а на них – книги, толстые, в коричневом сафьяне, а на корешках, золотым тиснением: 'Основы зоопсихологии'; 'Фармакология в ветеринарии: общий курс'; «Зоогигиена»… И везде, тоже золотом, но помельче: проф. Сохатина А. Ф.!
Это я, что ли, профессор Сохатина?!!
А я-маленькая на кафедре тем временем студентам снова разные премудрости втолковываю, а сама про себя отмечаю: из этого, вихрастого, явно толк будет, в науку ему прямая дорога, а вон тот обормот…
Смотрю на себя-маленькую – узнаю? не узнаю?! Волосы-то у меня уже не рыжие – седые совсем, и очки на носу, щурюсь близоруко… Неужели я ТАКОЙ буду?!!
Буду, наверное, куда денешься? Одна радость – нескоро еще.
Поплыло все – где муравьи? где муравьишки? я где?! – мелькнуло в последний раз…
И сгинуло наваждение.
– Вот так: учат, – грустно улыбается Дух Закона. – Вот так: учатся…
А лицо-то у него нервным тиком прихватило, как в синематографе, когда пленка вперекос пойдет; нет, иначе – будто отражение в пруду, когда по воде рябь. Друцев прищур вдруг проступит! Рашель примерещится! за ней – другие, которые у нас за спиной ошивались, по ночам спать не давали, а теперь стоят вокруг, паутиной спеленутые; или вдруг – Феденьку своего увижу! Федя, ты?! не ты?! а дальше – и вовсе ужас: сама на себя в зеркало смотрю, только зеркало кривое да мутное! Изгаляешься, хозяин приветливый?! И вдруг понимаю: не изгаляется! Мы теперь – в Законе. А он, Дух Закона – в нас. Нет паутины, нет мух, пауков, нитей… мы есть.
Друг в дружке заплелись.
Стала муха пауком, пауком, стучит муха кулаком, кулаком: нынче всяку красоту в тесны сети заплету!..
– …талант здесь нужен, дети. Особенный талант: быть учеником, быть учителем. А вы листом бумаги под печатный пресс легли! кричите теперь – наше, дескать! до последней буковки! сами придумали! Пластинки вы патефонные… а пыжитесь – певцы! тенора оперные…
Умолк он.
Отвернулся.
А я чувствую – ждет. Ох, он дождется!
– Ну, хорошо. Пусть так. Пусть пришли мы бесталанными, без гроша за душой; пусть – чужое. Ладно. Считай, поверили!
Это Федор. Только он говорит, а я-то знаю: не поверил муженек. Умом понял (так и я поняла, тоже ведь не круглая дура!), а сердцем – не принял.
– …поверили! проверили! что дальше? Мы ведь уже в Закон вышли… или выйдем только?!
– Вышли, – кивает Дух. – К сожалению, вышли.
– И сила мажья у нас немалая, пусть чужая, пусть оттиск, за которым нас не видно – зато поболе, чем у других! Сам же говорил!
– Говорил. И повторить могу. До дальних сундуков вы случайно дотянулись, приоткрыли, а там – сокровища! не вами оставленные, не вами собранные… Зато вами по карманам растащенные!
– Тебе б в прокуроры… или в обер-старцы. Значит, выйдем мы отсюда магами в Законе, в полной силе, похлеще иного Туза, ежели не врешь… Чем плохо? И что ты нам взамен предлагаешь?
