стоял дворец, содрогнулся. Облака в небе кинулись врассыпную. Из рыбоеда Амфитрион превратился в богоравного мстителя, отплатившего за попранную мужскую честь. Фыркали женщины. Брехали собаки. Утирал слезы малыш-хлебодар. И лишь Алкмена, дочь ванакта, сохраняла спокойствие.
— Неплохо, — согласилась она, когда шум стих. — Сегодня уже лучше. Полагаю, ночью у тебя просто съежился от страха. Еще кефали? Ты должен любить кефаль.
— Почему? — не понял Амфитрион.
— Я слышала, у тебя есть друг Кефал. Кефал Деионид, зять басилея Афин. Кто любит Кефала, тот любит и кефаль[31]. Пригласи своего друга к нам в Микены. Я угощу его рыбой-тезкой.
Не говоря ни слова, Амфитрион смотрел на девушку. Лицо его сделалось строгим, как на похоронах. Мало-помалу смолкли все вокруг. В тишине людям чудился странный звук: треск глиняных свистулек. Казалось, десятки игрушек выстроились в ряд с единственной целью — разлететься от ядра, пущенного из пращи. Кое-кто из микенцев даже завертел головой, ища пращника-невидимку.
— Ты не хочешь звать Кефала в гости? — удивилась Алкмена.
— Хочу. Очень хочу.
— Так в чем дело?
— Не могу. Мой друг Кефал похищен.
— Пиратами? Его продали в рабство?!
— Богиней, — вздохнул Амфитрион. — Его любят и холят. Но в гости…
Затаив дыхание, Алкмена ждала.
— Нет, — прозвучал ответ. — В гости его не отпустят.
Известие о похищении друга застало Амфитриона в Орее. На корабле, пришедшем из Афин, плыл кто-то из родни басилея Эрехтея. От него сын Алкея узнал, что в афинском дворце — траур. Носить черные одежды боялись — по живому-то! Но рыдания не смолкали, считай, больше года, и Прокрида, жена Кефала, с такой силой прижимала к себе маленького Аркесия, словно и ребенка могли отобрать безжалостные боги.
— Будь проклята, Эос, сестра Солнца и Луны!
Заря смеялась.
— Будь проклята, Эос, дочь Гипериона и Фейи!
Заря смеялась, выстилая пурпуром небо над Афинами.
— Будь проклята, Эос, погибель красавцев!
Ах, как весело смеялась над проклятиями богиня в шафранном пеплосе! Чужие мужья были для нее вином для пьяницы, золотом для скряги, жертвоприношением на алтарь страсти. Первым стал Арей, бог войны, муж пеннобедрой Афродиты. Этот пришел на ложе Эос доброй волей, пришел и ушел. Остальных пылкая богиня, презрев скромность, похищала из родного дома. А что? Иначе ведь откажут: жена, верность, прочие глупости! Вторым ее любовником стал охотник Орион, третьим — Клит-фессалиец, четвертым — Ганимед-троянец, пятым — бедный пастух Тифон… Для Тифона влюбленная Эос даже выпросила у Зевса бессмертие, забыв, впрочем, попросить и вечную молодость. Когда Тифон превратился в бессмертного старца, дряхлого и больного, Эос заперла несчастного на задворках своего дворца, предоставив слушать ее стоны под ласками очередного пленника. Иногда, в минуты душевной слабости, богиня подумывала обратить Тифона в сверчка, да все откладывала на потом.
Кефал пополнил ее собрание красавцев.
Он был настолько хорош в постели, что даже беспрерывное нытье любовника не раздражало Эос. Я хочу домой, бормотал он. Позже, милый, соглашалась Эос. Сперва так и вот так. Я люблю свою жену. Это правильно, дорогой. Ты — порядочный человек. Давай этак и растак. Я скучаю за сыном. О, ты — лучший в мире отец! Смотри, я повернулась к тебе спинкой. Я покончу с собой. Как, мое сокровище? Брошусь с террасы вниз головой. О, бросайся! Только обожди — я лягу внизу и приму должную позу. Я хочу домой! Как ты можешь говорить об этом, солнышко, если я беременна! Видишь, я родила тебе чудного мальчика Фаэтончика? Давай сделаем еще одного?
Я не люблю тебя, прибегал Кефал к последнему средству. И не надо, радовалась богиня. Моей любви хватит на двоих. На сотню, вздыхал измученный Кефал.
— Знаешь, — сказала Алкмена. — Не гуляй на рассвете.
— Почему? — изумился Амфитрион.
— Украдут еще…
Она не шутила. Закусив губу, дочь ванакта смотрела на него так, словно двор вымер в одночасье. Здесь не было ни единого человека, кроме них. Двое на всю Ойкумену — Уран и Гея, Девкалион и Пирра[32]. «Невесту тебе привезла! — из мглы прошлого крикнула Амфитриону сестра, сойдя с колесницы. — Дурачок! Своего счастья не понимаешь!» И эхом откликнулся вопль мальчишки, загородившего путь даймону-людоеду: «Отдай мою невесту!»
Я понимаю, кивнул Амфитрион. Я никому ее не отдам.
— Хорошо, — сказал он. — Я буду осторожен.
6
Что надо сделать, дабы восстановить доброе имя убийцы? Позволить ему жить без страха быть зарезанным первым встречным? Убийцу следует очистить, принеся положенные жертвы. Но вот вопрос вопросов: перед кем следует очистить сквернавца? Об этом веками спорили мудрецы. Верный ответ: убийцу следует очистить перед богами — мудрецов не устраивал. Перед
А мы послушаем.
Глупцы знают ответы на всё на свете. Глупцы спешат поделиться ими, опять же, со всеми на свете. Раз за разом глупцы попадают пальцем в небо — и хорошо, если в небо. Но мудрецы! О-о, мудрецы знают! Мудрецы даже готовы были просвещать неразумных. Увы, каждый из несметной орды мудрецов провозглашал свое. Одни утверждали, что убийцу надо очистить перед Танатом и Аидом. Ибо первому пришлось извлекать тень невинно убиенного, а второму — определять ее на постой. Недаром жертвы подземным богам сжигают целиком, не съедая ни кусочка…
— Позвольте! — вмешивались другие. — С жертвами теням усопших поступают точно так же! А значит, убийцу надо очистить перед тенью его жертвы!
— Подумаешь, тень! — усмехались третьи, отмеченные печатью особой мудрости. — Кто такая эта тень? Что она решает? Скитается в Аиде, лишенная памяти… Лишь Зевс, Владыка Богов, способен даровать прощение убийце!
Подобное мнение трудно оспорить. Но находились смельчаки:
— Жертву нужно приносить Керам, богиням насильственной смерти!
