— Следует умилостивить Эриний-Мстительниц…
— Что вы понимаете? Только неподкупная Фемида, богиня правосудия…
Задабривание жертвами Фемиды Неподкупной смахивало на подкуп. Впрочем, те, кто имел дело с земными судьями, не спешили возражать.
— Дика-Справедливость!
— Деметра-Жизнедарительница!
— Аполлон!
— Ну ты брякнул! Еще б Гермия-Психопомпа вспомнил…
— А что? Не повредит…
К чести ванакта Электриона следует сказать, что в данном вопросе он оказался умнее всех мудрецов скопом. Посетив с год назад Афины, Электрион пришел в восторг от жертвенника Двенадцати Богам, которым по праву гордились афиняне. И загорелся идеей установить такой же в Микенах. Сказано — сделано. Жертвенник вышел поменьше афинского, в половину человеческого роста, но ванакта это не смутило. Изображения Дюжины были в наличии. И резьба красивая. И мрамор лучше афинского. Теперь уж точно не ошибемся! Народ одобрил, славя гений ванакта. Хотя в чьем-либо одобрении Электрион не нуждался. Он издавна знал: владыка Микен всегда поступает наилучшим образом!
Перед обрядом Атрей с Фиестом совершили омовение — прелюдию грядущего очищения. Обоих нарядили в хитоны цвета весенней листвы. Зеленый, шептались мудрецы, чуточку пьяные с утра — жизнь и возрождение. Плечом к плечу, со спины неотличимые друг от друга, Пелопиды шли к алтарю. Толпа загодя расступилась, освободив проход. Ропот, подобный шелесту прибоя, витал над площадью. В него вплеталось рычание далекой грозы. Не все микенцы были согласны с ванактом. От проклятых лучше держаться подальше.
«Выдать щенков отцу! — намекала гроза. — Выдать головой!»
Амфитрион видел, как напряглись спины братьев в ожидании удара. Он и сам невольно подался вперед. Если Пелопс уже понял, что сыновей ему не отдадут; если не смирился и отправил в Микены лазутчиков… Это последняя возможность. Сейчас любой может воткнуть нож в печень Фиесту; проломить камнем висок Атрея. И останется чист перед богами и людьми. Оскверненного вправе безнаказанно убить кто угодно.
Семь шагов. Шесть… пять… три…
Братья замерли на ступенях алтаря.
У жертвенника их ждали величественные фигуры в белом: Электрион и Сфенел. Белый цвет угоден Олимпу. Слуги зажгли курильницы с серой. Над площадью пополз дым — едкий, удушливый. От него першило в горле. Электрион со Сфенелом остались невозмутимы, зато Пелопиды дружно закашлялись.
— Скверна выходит, — с уверенностью заявил кто-то.
И пошло, покатилось от мудреца к мудрецу:
— Значит, виноваты!
— Выходит, это они мальчонку зарезали?
— Эх, не надо было…
— Благоговейте![33] — перекрыл бас ванакта ропот толпы.
Площадь заткнулась.
— Внемлите, о боги! Жертву примите во искупленье вины…
Персеидам подали черных петухов. Атрей с Фиестом наконец одолели кашель — и ждали, смирные, как барашки. Кривые ножи ударили наотмашь, отсекая связанным птицам головы. Кровь брызнула на алтарь, на ступени, на лица и хитоны — сыновья Персея щедро кропили направо и налево. Плавные взмахи. Колыхание белых одежд. Бормотанье площади.
Кровавый дождь.
— …во искупленье вины…
Вину, отметил Амфитрион, дядя не назвал по имени. Понимай, как хочешь: то ли брата зарезали, то ли мать покрывают. «Сам-то как думаешь? — спросил голос, очень похожий на отцовский. — Могли они зарезать ребенка?» Могли, вынужден был признать Амфитрион. Если ребенок — помеха на пути к троносу… Фигуры братьев предательски размывались перед глазами. Вместо Атрея с Фиестом возникали другие сыновья Пелопса Проклятого: Трезен и Питфей. Воин и прорицатель; благородные сердца. Стоило большого труда отрешиться от приязни к старшим, оценивая младших. «Что произошло в Писе, останется тайной. Но ты вызвался ближе узнать Пелопидов. Дал обещание отцу. Раз уж все равно задержался в Микенах…»
— …Кровь пролилась! Жертву примите, о боги!
— О-о! — откликнулась площадь.
— Отныне пред вами чисты Пелопиды! Нет на них вины!
Вспыхнул огонь на алтаре. Кто-то зажег ароматные поленца, обильно политые маслом и медом. Зарезанные петухи легли в пламя. Трещала птичья плоть, обращаясь в уголь. Говорят, жрецы закрывают глаза на обычай — вкушают и от искупительных жертв. Но в Микенах ритуал соблюдался строго.
— Нет скверны!
Столб дыма зыбкой колонной уперся в небо — и начал расползаться, мешаясь с грозовыми тучами, набежавшими в единый миг. Колонны множились, образуя ряд портиков. Их венчали капители из облачных завитков. Выше росли перекрытия эпистелиона. Соткались фронтоны и фризы, сложилось скальное основание: мрак базальта, суровость гранита, блеск мрамора. На глазах собравшихся в небесах возникал храм — величественный, надменный.
Знамение?
— Ангел, ангел[34]! — взлетел над площадью истошный визг.
Многие задрали головы, ожидая явления Гермия в крылатых сандалиях. Однако вестник оказался земным. Толпа расступилась перед человеком, взмокшим от долгого бега. Ангел остановился перед ступенями алтаря, перевел дух. Грудь его тяжело вздымалась. Бегуну поднесли кубок с водой. Ангел кивнул, благодаря, сделал пару осторожных глотков, а остаток вылил себе на голову.
— Весть из Писы!
Он поднял взгляд на ванакта:
— Умер великий Пелопс, сын Тантала! Скорбите!
Ударь раскат грома, пади на площадь Зевесова молния — вряд ли Микены испытали бы большее потрясение. Площадь замерла. Совпадение? Знак? Но что может значить смерть Пелопса в день очищения его сыновей? Очнулось давнее проклятие? Отец ложно обвинил Атрея с Фиестом — и боги покарали лжеца? Или, напротив, Олимп дает знать: творящееся в Микенах неугодно Дюжине, и лучше изгнать сыновей Пелопса из города, дабы не стряслось беды…
О-о, даже мудрецы терялись в догадках.
— Отец!
Атрей упал на колени, вцепился себе в волосы.
— Прости, отец!
Он рыдал, не стесняясь. Слезы мешались с жертвенной кровью, пятнавшей лицо юноши. Рядом безмолвной статуей застыл Фиест. Брат Атрея окаменел от свалившегося на него горя. За что? — спрашивали Пелопиды богов. Могучие, за что караете?
Молчало небо. Молчала и толпа.
7
Позже, сравнивая смерть двух великих — Персея и Пелопса — отмечали, что Убийца Горгоны умер куда скромнее Проклятого. Ну, поднялся к звездам. Сверкает по ночам. Так это еще голову задирать, и то не всякий раз увидишь. Тучи, знаете ли. Зато Пелопс…
О-о, Пелопс!
Скипетр его — работу бога-кузнеца Гефеста — отвезли на материк, в Херонею. Меч его — золотой
