...Плиты пола согрелись от босых ног, ты качался, еле удерживаясь от падения, дрожа от озноба. Пять Мастеров растворялись в темноте зала, уходили, не оборачиваясь, зная, что ты стоишь, что ты не упал, что ты будешь ждать, что ты теперь свой...
– Ты хотел правды, чужеземец? Тогда имей в виду – это еще не правда. Это так... Немного мистики, немного представления и очень много банальности. Нет, я не иронизирую, это действительно так. Ты был прав. Но сам знаешь... Если отражение луны одинаково в любой луже, то могут ли быть разными сердца людей?
Ты обернулся. На потрескавшемся трехногом табурете сидел давешний старик, грея у камина остывшие сухие руки. Синие набрякшие вены. Бесцветный и бесформенный балахон. Спутанные седые волосы, схваченные тонким ремешком, костлявые плечи, ехидные выцветшие глаза... Я смогу узнать его? Смотри внимательно, если сумеешь. Многие из нас не сумели...
Сидящий перехватил твой взгляд. Узкие треснувшие губы тронула усмешка. 'Не смотри на меня собачьими глазами, человек. Переход от нахального щенка к восторженной дворняге слишком утомителен для меня. Я стар, чужеземец. Ты сам давно заметил это'.
Он зашаркал к выходу, волоча стоптанные подошвы домашних мягких шлепанцев. У самых дверей он обернулся еще раз.
– Я помню древнюю молитву Мастеров:
– Совсем немного театра, – жена погладила Мастера по небритой щеке. – И очень много банальности.
– Да, – он перехватил ее ладонь и прижался к ней лицом. – Да. Оригинальность хороша для эмоций. Но приемы следует брать старые.
Бродяга
Всякому известна сложность укладки восьмилепесткового косого узла на трех коротких стилетах, и лишь немногие из Склоняющихся у Ложа рискнули бы на такое при порывах горячего восточного ветра, раскачивающих резной навес над балконом.
Аль-Хиро откинулась на спинку кресла, предоставив пепельные пряди своих волос в распоряжение служанок, и прикрыла глаза. Сквозь ажур ресниц ей хорошо был виден внутренний двор Зеленого замка со свежесколоченным помостом, возле свай которого суетились плотники, заканчивающие скамьи магов дворцовой Ложи. Сами маги, как обычно, запаздывали – к счастью лентяев-плотников.
Зря она согласилась присутствовать на сегодняшней Витражной Схватке. По первому разу это еще может пробудить интерес, но стражи Ложи ловят подмастерьев не реже одного в декаду, и любопытство скоро уступает место пресыщению. В детстве она предлагала отцу устраивать публичные казни. Святая наивность. Конечно, щенков, рискующих складывать слова в витражи и со всей детской отвагой играющих стихиями, карать необходимо, и карать сурово. Но нельзя выводить на площадь человека, способного расколоть уже занесенный меч палача у него же над головой под аккомпанемент надвигающейся бури... Никто не спорит, аристократов такими трюками не удивить, Ложа и Большой совет не отказывают знати в мелких забавах – но чернь!.. Незачем простолюдинам видеть лишнее, ни к чему. Чернь есть чернь. Желающий говорить слова да пройдет через дворцовую Ложу и, склонив голову, будет ждать подтверждения. Желающий говорить без разрешения Ложи, а тем более скрывающийся в каризах или залах Мастеров – если это не очередная легенда плебеев! – да выйдет на Витражную Схватку. Он будет говорить с членами Ложи, вплоть до Верховного, и пусть стихии будут милостивы к проигравшему. Правда, до Верховного не доходил никто. Это простая вежливость формулировки.
Аль-Хиро вспомнила одного из первых погибших подмастерьев. Мальчишка непозволительно долго держал лучшего из новых магов Ложи. Молнии сплетались над помостом, сумасшедшие гвозди сами вылетали из свай, скамью Совета до половины залило мутной водой – а они продолжали говорить, говорить над стихиями, меняя тембр, сталкивая внутренние созвучия, напрягая из последних сил связки горла. Две пантеры бились во дворе замка, разрывая окровавленный мех, пытаясь когтями мощных задних лап вспороть сопернице брюхо, а над ними, диктуя каждое багровое пятно, царили голоса соперников. И лишь когда Аль-Хиро прискучило однообразие поединка, и она нехотя направилась к выходу – тогда встал Верховный. Она не запомнила брошенной фразы – не простым смертным запоминать витражи – но черная кошка мальчишки рухнула с перебитым хребтом, а под самим проигравшим обвалился помост, накрыв его опорными бревнами. Служители вытащили казненного, и Верховный склонил большую голову, прося прощения у госпожи. Мага – участника схватки – Аль-Хиро больше никогда не видела. Да и не вспомнила бы никогда, если бы не сегодняшняя вынужденная скука.
А все эта кормилица! Ох уж старая сорока... Давно пора отобрать у нее золотой шнур, дающий право ворчать на наследницу в присутствии посторонних. Ах, Витражная Схватка, ах, ах, говорят, сам Бродячий Подмастерье, ах, ах, ах, глава Ложи сутки не показывает лица – наверное, готовится, бедненький... И служанки туда же, балаболки дворцовые.
Бродячий Подмастерье. Гений, ребенком ушедший в каризы из-под носа стражи Совета, лучший ученик полумифического нынешнего Магистра, тогда еще Мастера Огня, который прочил его на свое место – пока строптивый ученик втайне от назойливого учителя не выкопал в его архивах витражи патриархов и со всей безрассудностью молодости не попытался их договорить. Нельзя безнаказанно высвобождать стихии такого порядка, не имея сил заковать их в высший витраж. Но отчаянный ученик выжил – это стоило сорванного голоса и двенадцати лет жизни вбежавшему будущему Магистру. Не смея более оставаться в каризах, птенец выпал из гнезда, или был выброшен, прошел пешком всю империю, сопровождаемый легендами и высунувшим языки отрядом Ложи. Но степь есть степь, и, перейдя границу, он исчез, оставив романтическую сказку о Бродячем Подмастерье. А сейчас вместо сказки выведут грязного оборванца, Ложа раздавит его, и можно будет удалиться в прохладу спальни. Жара сегодня, однако...
Аль-Хиро подняла веки, подобные лепесткам дикой розы – врут, разумеется, но все равно приятно, – досадливо отбросила тяжелую прядь волос, по традиции падавшую на лоб, и наткнулась на тяжелый пристальный взгляд Верховного, одиноко стоявшего перед помостом. Верхние веки главы Ложи закрывали половину зрачка, отчего взгляд становился прилипчивым и неконкретным, как у древесного удава. Ах да, он же ждет позволения начать... Аль-Хиро махнула рукой, позволив себе предупреждающую небрежность. Странный он сегодня... Неужели кормилица права?
На помост, поддерживаемый низшими служителями, вышел полураздетый мужчина. Нет, юноша, почти мужчина, но – юноша. Вислые уставшие плечи выдавали привычку к большой силе. Не силу, а именно привычку. Длинная цепь охватывала руки с неестественно тонкими запястьями. Концы цепи не были ничем закреплены и свободно свисали. Почему он не пытается размотать цепь? Наверно, ему тоже очень жарко... А где, собственно, сами члены Ложи? Это верх неприличия...
Сутулясь, Верховный шагнул к помосту и оглядел юношу с ног до головы.
– Здравствуй, Бродяга, – в его властном голосе звучала неподдельная тоска. – Ты видишь, я смотрю на тебя снизу вверх. Это последнее, что я могу подарить тебе. Я пришел один, незачем фиглярам из Ложи кривляться здесь. Ты должен быть благодарен мне за последние минуты, хотя и не можешь ответить. Молчи, Бродяга, молчи, я сам оговорил подробности с взявшим тебя конвоем. Все мы платим по своим счетам, вопрос лишь в том, кто их выписывает. Я выписал твой счет. Смерть будет легкой и быстрой. Прощай.
Верховный отступил от помоста, и его голова запрокинулась к белому плавящемуся небу.
