– Очень остроумно, – третий комиссарский вздох сотряс стены. – Вам бы в цирк, клоуном… Так работали или нет?
– Два раза. Синдромы Кашпертрана и Претта.
– Это лечится?
– Аутизм? Частично.
Сняв платье, Регина достала из стенного шкафа кимоно – легкое, летнее. Всякий раз, завязывая пояс, она давала себе слово с завтрашнего дня сесть на диету. Слов за последние годы накопилось – на академический толковый словарь.
– Что вы делаете с аутистами?
– Бью ремнем. По голой заднице. Хотите попробовать?
– А если серьезно?
– Стимуляция лобных долей. Сектора инициативы и социальных навыков. Зона активного мышления. Зона ассоциативной речи…
Очень хотелось в ванную. Особенно после общения с адвокатом малыша Хорхе и господином Костандо. Вымыться, стать, как новенькая, вчерашняя. Но при комиссаре это было невозможно.
– …области Геринке и Трокка. Бинауральная ритмизация. Терапия конфликта…
– А медикаментозное лечение? Физкультура?
– Обязательно. А также диета и аудио-вокал. Но для этого не нужен врач-ментал. Психолог, дефектолог, логопед… Слушайте, мне надоело! Вы же все равно ничего не понимаете в пси-медицине. Зачем вы спросили?
– Вам назначили пациента.
– Любовница господина Костандо? Быстро же он…
– Что? – не понял комиссар.
– Ничего. Не обращайте внимания. Говорите, новый пациент?
– Мальчик, три года. Зовут Артуром.
– Три года? Поздно спохватились…
– Внука воспитывала бабушка. Слепая любовь и все такое.
– Кто же мне назначил это сокровище?
– Бросьте паясничать. Лучше спросите, как фамилия пациента…
– Фрейрен?
Вспомнив, что комиссар не так давно похоронил сына, Регина прикусила язык.
– Зоммерфельд, – ответил комиссар. – Артур Зоммерфельд.
Кажется, комиссар говорил что-то еще. Кажется, в номер кто-то постучал, и даже вошел в гостиную, и даже вышел вон. Регина не слышала. Словно во сне, она выбралась на балкон – лоджия позволяла устраивать банкет на тридцать персон, но сейчас доктору ван Фрассен было тесно. Пальцы бездумно теребили концы пояса. Значит, сын Ника – аутист? Эмбриональная травма? Последствия атаки на «Цаган-Сара»? Проклятье, я не могу лечить сына Ника, я не стану его лечить…
– Не вздумайте бросаться вниз, – предупредил Фрейрен.
Большой, громоздкий, он стоял рядом. Рука комиссара деликатно придерживала Регину за локоток. Фрейрен сопел, кряхтел; от него остро пахло мужским потом. Он боится, поняла Регина. Это не шутка. Он действительно боится, что я выброшусь с балкона. Неужели я выгляжу суицидной истеричкой? Вместе с этой мыслью пришла злость, такая же, как при встрече с велеречивым господином Костандо. Злость не имела объекта приложения, но спасала уже сама по себе. Отрезвляла, возвращала ясность рассудку; как ни странно, злость напоминала комиссарскую руку.
– Я не буду лечить Артура Зоммерфельда.
– Будете. Больше некому.
– Я – не единственный психир в Ойкумене. Я даже не единственный психир на Ларгитасе.
– Зато вы – одна из немногих телепатов, допущенных к тайне «Цаган-Сара». Сотрудников службы Т- безопасности, вроде инспектора Рюйсдала, мы вычеркиваем. Также не берем в расчет диагностов, таких, как доктор Йохансон, и реаниматологов типа доктора Лонгрина. Остаетесь вы, маркиз Трессау и графиня Шеллен.
– Пусть Артура лечит доктор Шеллен.
– Она в больнице. Инсульт. Врачи гарантируют полное восстановление. Но это потребует времени, а его у нас нет. Вы же не капризная девчонка! Должны понимать, на каком уровне интересуются здоровьем Артура Зоммерфельда.
– Хорош уровень! Проморгать аутизм…
– Виновные наказаны.
– Пусть Артура лечит доктор Трессау.
– У него нет диплома Сякко. Он не сможет работать один, без бригады. А это значит – увеличивать круг посвященных. Нет, Трессау отпадает. Остаетесь вы, и только вы. Извините, я понимаю, что вам трудно. Личные отношения – внятный повод для отказа. Но отказ я принять не могу. Получается, что я выкручиваю вам руки…
– Неужели все Т-шники в курсе моих отношений с Николасом Зоммерфельдом? – спрашивая, Регина не сомневалась в том, что вопрос риторический. – И все мне ужасно сочувствуют?!
Комиссар пожал плечами:
– Я – в курсе. И очень вам сочувствую. Но выбора у нас нет.
V
Букет тигровых орхидей. Вазочка, стилизованная под калебас. Другая вазочка, плоская – с фруктами. Гуава, нго, «драконий рог». Гроздь черного винограда. Смолистый аромат – это ломтики манго. Бутылка коллекционного «Chateau le grand voyage». Бокалы на тонких ножках.
Стол в гостиной преобразился.
– Что это? Зачем?
Впервые Регина видела, как смущается железный комиссар.
– Портье прислал, – Фрейрен моргал, словно ему в глаз попала соринка. – Я заказал, еще когда ждал в холле… Что ж я, не человек? Сердца у меня нет, что ли? Ешьте нго, они полезные. Или нет, я сперва разолью вино…
Когда он взялся за бутылку, сделалось ясно: разольет.
Никаких сомнений.
– Соблазняете? – мрачно осведомилась Регина. – Альтернатива цыпочке?
– Какой цыпочке?
– Шоколадной. На пляже. Забыли? Короткая у вас память на женщин…
– Мне шестьдесят восемь лет, – комиссар наконец справился со штопором и пробкой. – Я вдвое старше вас. У меня три сына. Про одного вы знаете. Остальные живут своими семьями. Я в разводе. Жена ушла от меня после гибели Генриха. Я – свободный нестарый мужчина. На Ларгитасе в моем возрасте успешно женятся на молоденьких. И заводят новых детей. Я не собираюсь жениться во второй раз. И, горите вы ядерным огнем…
Вино хлынуло в бокалы. Ни капли – мимо.
– …меньше всего я намерен тащить вас в постель! Уяснили?
– Я вам не нравлюсь?
– Вы мне очень нравитесь. Но я боюсь, что контр-адмирал ван Фрассен после этого найдет меня на другом конце Галактики и расстреляет из эскадренных плазматоров. Пейте вино, ешьте фрукты. Минута слабости закончилась.
– Закончилась, – согласилась Регина. – У вас есть информация о ребенке?
– Есть.
