— Мы, конечно, делали такие вещи раньше, — спокойно признал инквизитор, — но с меньшим успехом, чем нам хотелось бы или чем можно предполагать. А в данном случае против этого есть и более серьезные возражения. Гризон в союзе с Австрийской империей. А империя проявляет особый интерес к этой… твари. Нет, мы решили, что лучше будет послать вас туда, чтобы вы завлекли агента на нашу территорию, где мы могли бы совершить арест…
— Меня?! — в изумлении прервал его Казанова. — Но что же я могу сделать? И почему посылать именно меня?
Инквизитор улыбнулся.
— Это мне нетрудно вам объяснить, — сказал он. — Мы поняли, что причина нашего провала объясняется, по всей вероятности, тем, что агентом является женщина, — это нам и в голову не приходило.
— Невероятно!
— Ничуть, — не без издевки заметил инквизитор. — Женщин постоянно используют в подобных тайных политических… м-м… маневрах. Французский двор, Англия и Голландия постоянно так поступают. У нас, поскольку мы имеем дело главным образом с папой и турками — с двумя государствами, где у власти стоят мужчины, — меньше опыта такого рода. Словом, такое предположение поступило к нам сейчас от наших наблюдателей. Ну и мне пришло в голову, что лучший способ завлечь женщину и заставить ее пересечь нашу границу без применения силы — это подослать к ней самого изощренного соблазнителя нашего времени…
— Вы мне льстите, — мрачно произнес Казанова.
— Нисколько, нисколько, это чистая правда. То, что так трудно для другого, легко для вас, вам достаточно ослепить ее, заставить стать вашей и привезти туда, куда мы скажем и где сможем спокойно ее арестовать, а вы, конечно, больше никогда ее не увидите.
— Премерзкая антреприза, — сказал Казанова.
— Но все-таки лучше, чем пожизненное заключение в Колодцах, синьор Казанова, ибо, уж будьте уверены, мы вас больше не препоручим заботам легкомысленных надзирателей Свинцовой тюрьмы — даже при нашей новой системе. А жизнь обитателей Колодцев обычно не бывает долгой.
Казанова прикусил губу и какое-то время сидел с мрачным видом. Предложение казалось ему унизительным, но Колодцы — эти страшные подземные темницы без света, наполовину утопленные в мокрой почве Венеции, кишащие крысами, населенные микробами лихорадки…
— Продолжайте, — угрюмо произнес он.
— А-а, я так и думал, что вы согласитесь, — цинично сказал инквизитор. — Но в таком случае нам не о чем больше говорить, разве что о деталях, которые мы рассмотрим позже…
— Но как я узнаю эту… эту особу? — спросил Казанова, проглатывая неприязнь.
— Вам нетрудно будет заметить чужую женщину или иностранку в маленькой гостинице заброшенной деревушки в Гризоне. Место это находится у подножия перевала Стельвио, хотя и не на главной дороге, — как видите, хитро выбрано. Так или иначе, вы узнаете эту особу, так как вам она знакома.
— Я узнаю ее?! — Казанова был потрясен. — Да как это может быть?
— Дорогой мой Казанова! — Инквизитор, несколько развеселившись, взял понюшку табаку. — Да неужели вы до сих пор не поняли, что некоторые дамы, благосклонно относясь к определенного рода авансам, чувствуют себя глубоко оскорбленными, если их бросают или с ними порывают до того, как они того захотят? Вы же сами, кажется, думаете — учтите, я ничего не признаю и ничего не отрицаю, — что донесла на вас женщина…
Представьте себе бесконечно долгую вспышку молнии, которая позволяет отчетливо увидеть каждую особенность плохо различимой ранее местности, — к такого рода явлениям можно отнести и последнюю фразу, сказанную инквизитором Казанове. Подобно всем заключенным, Казанова долго и горестно размышлял, подробнейшим образом разбирая все обстоятельства своего ареста и его причины. Встреча с гондолой донны Джульетты на регате в день Вознесения была, учитывая их отношения, достаточно ясным — а с точки зрения Казановы, и решающим — доказательством того, что донна Джульетта оклеветала его, да и инквизитор своими хитроумно построенными отрицаниями, казалось, признал это. Загадка состояла в том, как она умудрилась так быстро сделать донос. Теперь, имея в руках ключ, полученный от инквизитора, можно было предположить, что у нее были к тому другие основания, а не просто ревность и жажда мщения. Она стремилась обезопасить себя. В Риме у нее была репутация женщины, глубоко замешанной в разного рода политических интригах, но поскольку такого рода вещи не интересовали Казанову, он никогда над этим не задумывался. Если же все это время она была тайным агентом, пытавшимся завладеть далмацкими фортами, — это все объясняло, в том числе ее присутствие во Флоренции и в Венеции. У такого рода особ всегда есть знакомые среди бесчисленного множества мелких шпионов врага, и донна Джульетта наверняка продавала или сообщала им всякие мелочи, выдавая неудобных ей или не имеющих веса особ, чтобы в большей безопасности работать самой. Обнаружив, что у венецианских правителей появились некоторые подозрения — а Казанова вспомнил теперь, что Марко говорил ему о чем-то таком, когда Казанова вернулся в Венецию, — донна Джульетта тотчас отправилась к одному из этих паразитов со своей вроде бы чрезвычайно важной информацией. А теперь ему предоставлялась возможность отомстить ей самым подобающим образом, в свою очередь отдав ее в руки правосудия и на милость инквизиторов Венецианского государства…
В глазах его появился волчий блеск, и он сказал:
— Я берусь за эту миссию. Когда надо начинать? И какие будут мне инструкции?
— Сначала вы должны выздороветь, — сказал инквизитор, вставая и сбрасывая крошки табака с одежды. — Как только доктор сообщит, что вы полностью поправились — скажем, дня через два или три, — мы проведем еще одну беседу и дадим вам дополнительные инструкции. Если вам удастся арестовать, или выкрасть, или… назовем это как угодно иначе… героиню (назовем ее так?) без скандала и живьем, вы получите награду в тысячу цехинов и конфиденциальную должность при правительстве… Вы хотели что-то сказать?
У Казановы чуть не сорвалось с языка, что вместо денег он предпочел бы право воспользоваться шпионской сетью республики, чтобы найти Анриетту, ибо в долгие часы бдения в тюрьме ему всегда казалось, что даже свобода не будет иметь для него цены без нее. А потом ему пришла в голову мысль, что, если он получит постоянную должность при правительстве, она сможет махнуть рукой на поиски своего неуловимого наследства и он сам сумеет снова ее найти…
— Нет, — сказал он вслух, — ничего… я только хотел спросить, будет ли эта должность постоянной?
— Конечно. — Инквизитор уже повернулся было, чтобы уйти, и тут же возвратился на прежнее место. Голос, которым он заговорил, звучал ровно и приятно, но в тоне чувствовалось страшноватое сознание своей власти. — Должен добавить: венецианские правители рассчитывают, что вы неукоснительно будете выполнять их приказания. Вы склонны к опрометчивым поступкам, Казанова, а потому я хочу по-дружески напомнить вам, что у правителей длинная и сильная рука… А пока прощайте.
«Два или три дня», — сказал Красный инквизитор, и можно ли удивляться, что для Казановы они тянулись бесконечно долго? Проведя полтора года в тюрьме — и все это время в одиночном заключении, пережив периоды надежды, страха и тяжкого труда, связанного с побегом, а затем впав в безграничное отчаяние от того, что его поймали в тот момент, когда успех был уже близок, — Казанова находился в крайне нервном состоянии и — что естественно — размышлял о том, не является ли посещение инквизитора, перемена отношения к нему со стороны Триумвирата, предложение об этой странной и трудной миссии и обещание в случае удачи последующих наград, — не является ли все это еще одной дьявольской формой пыток? Он усиленно старался убедить лекаря, продолжавшего ежедневно посещать его, побыстрее удостоверить, что он может тотчас отправиться в путь.
— Дорогой синьор, — сказал ему лекарь, пожав плечами, — я понимаю ваше нетерпение. С ним может сравниться лишь мое собственное желание видеть вас здоровым и выпущенным из этих мест, которые вызывают у меня дрожь — при всем, как вы понимаете, уважении к нашему доблестному дожу! Но я могу повлиять на наших инквизиторов не больше, чем самый жалкий рыбак из Маламокко, а они уже приняли решение о часе вашего освобождения или, вернее, о часе, когда вас поведут на последний
