— То есть как это утка? Даже Кокс не настолько глуп, чтобы кричать о том, что неизбежно будет опровергнуто.
Рэндл покачал головой.
— Сообразите-ка сами, мой милый, — сказал он. — Кокс порядком поистратился, оплачивая угощенье своего придворного штата, и теперь ему надо всеми правдами и неправдами раздобыть деньжат. Ведь вы знаете, старики всегда умиляются, когда им сообщают, что скоро у них будет внук, так вот, Кокс выкинул всю эту штуку для того, чтобы родственники в Англии подсыпали ему немного на пропитание. Никакого младенца нет и не будет.
— Но позвольте, родители миссис Кокс умерли. Рождение наследника ни у кого особого восторга не вызовет.
— Ну, значит, где-нибудь в Соединенных Штатах объявился пропавший без вести дядя. Держу пари на десять долларов — младенца нет и не будет.
— Десять долларов — это слишком много, — сказал я осторожно. — Но на десять франков я согласен.
— Держу. Хотя в общем вы порядочный скареда. Можете смело отдать мне эти десять франков сейчас же.
— Не спешите, — сказал я. — Если не возражаете, я предпочитаю придерживаться традиционной политики моей родной Англии: поживем — увидим.
Дня через два-три парижские газеты оповестили мир о том, что у Кокса родилась дочь, и верный простофиля, наболтав, как всегда, кучу разного вздора, сообщил, что новорожденную назвали Джульеттой-Изольдой. Я просто глазам своим не поверил — это уже переходило все границы, но на беззащитного младенца и в самом деле обрушили оба этих прославленных и трагических имени. Я тем временем разыскивал Рэндла, чтобы получить свои десять франков и похоронить навеки «гипотезу Рэндла», но никак не мог его найти и разыскал наконец только в одиннадцатом часу вечера в одном из кафе. Выглядел он усталым и раздраженным.
— Привет! Целый день вас ищу, — сказал я, еще издали помахивая газетой. — Как насчет десяти франков?
— Бросьте, — сказал он устало и тут же закричал, — garcon, un formidable![33]
Я знал, что если Рэндл задумал выпить столько пива, значит, он сильно раздосадован и озабочен, и не стал требовать уплаты моих десяти франков. Он выпил залпом чуть не полкружки — знакомый мне прием офицеров американских экспедиционных войск — и заявил:
— Кокс сегодня болтался по городу.
— Праздновал счастливое событие?
— А миссис Кокс никто не видел.
— Да чего вы, черт возьми, хотите? Бедняжка, наверное, еще не встала с постели.
— И Мэгги исчезла. В Париже ее нет, — продолжал Рэндл.
— Куда вы, собственно, клоните?
— Послушайте-ка, тут кроется настоящая тайна, — произнес он с торжественностью, показавшейся мне комичной. — Кокс сегодня не лоснился как масло, а зеленел как травка на весенней лужайке. Вид у него был до смерти перепуганный.
— Не спал ночь, беспокоился за жену.
— Как бы не так! Много он о ней беспокоится, — сказал Рэндл тоном бесконечного презрения. — Я сегодня обошел редакции всех американских газет, какие есть в Париже. Нигде его и в грош не ставят, — один только этот простофиля за всех старается. Я пытался выудить из него, что он знает, наврал, что я старый друг семьи там, у Кокса на родине, хочу послать цветы, поздравить. Ну, может, он и простофиля, но язык за зубами держать умеет, если захочет. Адреса мне не дал и быстро выпроводил меня за дверь. И никто из остальных ребят там, в газете, понятия не имеет, где миссис Кокс. Только один проговорился, что Мэгги вот уже несколько месяцев, как уехала из Парижа. Что вы на это скажете?
— Вот что, Рэндл, у вас от этой «охоты на Кокса» мозги набекрень съехали, — сказал я. — На что вы намекаете? У Кокса встревоженный вид? Вполне естественно. Черт возьми, его жене, наверное, лет тридцать пять — она уже не девочка. Зная его дурацкую слабость к рекламе, миссис Кокс запретила ему сообщать кому бы то ни было, где она сейчас находится. Она не хочет, чтобы к ней ввалилась орава американских репортеров и принялась выпытывать, что она думает насчет материнства в будущем. А если что и было между Коксом и Мэгги, то простое приличие требует, чтобы при данных обстоятельствах она скрылась на время.
— Она уехала из Парижа еще до приезда сюда Офелии, — возразил Рэндл.
— Ну и что же? Она узнала от Кокса о назревающих событиях, — в свою очередь, возразил я. — Вполне понятно, что миссис Кокс в ее положении предпочла пожить в провинции, а когда подошел срок родить, она, само собой, захотела быть вместе с мужем.
Рэндл все так же залпом выпил кружку почти до дна и покачал головой.
— Это еще не все, — сказал он. — Как вы думаете, что сказал мне сегодня один репортер?
— Слухи, информация из вторых рук, — остановил я его. — Вам просто жалко отдавать мне десять франков.
Рэндл вытащил из бумажника новенькую десятифранковую ассигнацию, положил ее на стол и крепко прихлопнул рукой.
— Если у вас хватает нахальства думать, что вы выиграли пари, — пожалуйста, забирайте. И слушайте, что сказал мне этот парень из газеты. Какой-то англичанин-филантроп раздает направо и налево доллары молодым парам — в поощрение, чтобы они рожали детей. Как-то раз, здорово подвыпив, он сказал Шарлеманю, что готов дать пять тысяч долларов, только чтоб увидеть маленького Коксика. Шарлемань принял это за чистую монету, но мне сдается, филантроп-то все знал — я имею в виду «гипотезу Рэндла» — и считал, что денежки его в безопасности. А Шарлеманю, черт побери, до смерти не хотелось упускать эти доллары. Он прямо ночи не спал, все ломал голову, как бы их заполучить. Вот и придумал эту маленькую комедию.
— Ну и что с того? Допустим даже, что это так. Не вижу причин, почему бы Коксам не завести ребенка, если тому уже при рождении дают приданое.
— Вы так думаете? — сказал Рэндл саркастически. — Слушайте же. Кокс не получит ни гроша. У этого англичанина извилин в мозгу побольше, чем у нас с вами. Он пожелал видеть миссис Кокс и присутствовать при родах. Шарлемань принял благородную позу, сказал, что он истинный виргинец, и послал англичанина к черту.
— И правильно сделал! — сказал я убежденно. — Они же поверили этому филантропу на слово. Значит, и он должен был верить их слову.
Рэндл протянул мне десятифранковую бумажку.
— Видно, перевелись на свете настоящие друзья, — сказал он жалобно, — если старый солдат обкрадывает своего же брата старого служаку.
— Послушайте, — сказал я, пряча десять франков. — Вы что, хотите меня убедить, будто Кокс вкупе с женой и при соучастии Мэгги пошел на то, чтобы украсть где-то младенца ради несчастной тысячи фунтов?
— Ладно, оставим это, — сказал Рэндл устало. — Но помяните мое слово, Леонард Брэйзуэйт, — мы с вами самые никудышные из всех детективов, когда либо занимавшихся раскрытием преступления.
III
Прошло уже больше пяти лет с того дня, как Рэндл нехотя уплатил мне те десять франков, которые как бы символизировали крах «гипотезы Рэндла». В то время я был совершенно убежден, что с нашей «охотой на Кокса» действительно навсегда покончено. Юмористические номера мистера Кокса, весьма ограниченные по содержанию и по характеру исполнения, перестали меня развлекать. И я полагал, что
