Фрэнку:
– Кстати, Фрэнсис, эта ваша новая итальянская дамочка, она ведь довольно надменная особа, разве нет?
Как раз в этом самое время довольно надменная итальянская особа разговаривала с Хетти Чжоу в Голубой гостиной.
– Меня здесь, в Хэмпден-Феррерс, приняли очень радушно, – сказала Хетти. – Очень мило с их стороны, вот и спасибо.
– Ну, я сама всего лишь гость, – отвечала Мария. – Но вы правы: здесь почти все очень симпатичные.
Хетти вдруг расплылась в обезоруживающей улыбке:
– А вы, говорят, влюбились в историка, Фрэнсиса Мартинсона. Это правда или так, одни слухи?
Марию несколько ошеломила такая прямота, и она ответила, что просто решила остановиться у него на несколько дней.
– Мой вопрос, наверно, слишком прямолинеен, – тут же сказала Хетти. – Пожалуйста, извините меня а знаете ли, сама вот совершенно неразумно влюбилась вот в этого жуткого Джереми…
И она стиснула локоть Джереми.
– Ой, поосторожней! – сказал Джереми. – Не забудь, меня весь день продержали в полицейском участке. Но я потом принимал душ.
Хетти поцеловала его в щеку, повернулась к Марии в напрямик спросила, влюблена ли та.
– Мисс Чжоу, только вам признаюсь, поскольку между нами, женщинами, не должно быть недомолвок… А вы, Джереми, отвернитесь и не слушайте. Да, я влюблена во Фрэнка. Уже давно, много лет. Но у меня, к сожалению, есть муж…
Хетти разве что плечиком не дернула. Широко улыбнулась:
– Но ведь он в Италии, а значит, вам никто не мешает. Так?
Мария не могла не расхохотаться. И тут в гостиную величаво вплыла сухопарая фигура. Шэрон Боксбаум. Грозно оглядываясь, она отказалась от предложенного ей бокала шампанского.
–
И они с Рупертом направились к Шэрон.
– Мам, а ты… э-э-э, не дашь мне «Мальборо»? – попросил Руперт. – Что-то так курить захотелось…
Шэрон уставилась на сына.
– Где твой отец? – осведомилась она.
– Откуда я знаю. Он что, здесь? – деланно удивился Руперт, изо всех сил стараясь выглядеть полным идиотом.
Она не ответила. Открыла сумочку, вынула пачку сигарет. Предложила сыну, потом ткнула пачкой в сторону Марии:
– Курите?
– Спасибо, – сказала Мария. – С удовольствием. Очень признательна. Так, знаете ли, трудно бросить курить… – И Мария какими-то ужимками изобразила, насколько беспомощна. – Это ужасно, просто позор, я знаю, знаю, – говорила она.
Все трое закурили. Кончик сигареты у Шэрон резко вспыхнул, она бросила на Марию исполненный ненависти взгляд:
– Может, и позор, только эти ваши наркотики – куда больший позор! Я только что видела это интервью, и вы так спокойно признались – похвастались! – что принимали героин.
– Не героин, миссис Боксбаум. Я принимала опиум.
Шэрон тряхнула головой, словно желая избавиться от одолевавших ее видений.
– Ладно, пойду искать мужа. Извините. Желаю приятного вечера.
– Нет, это
– Как-нибудь в другой раз! – рявкнула Шэрон и выбежала из дома в сад.
Валентин, искусно маневрируя в кресле-каталке, тем временем забрался в глубины дома и попал в библиотеку Фрэнка. Генри бесцельно последовал за ним с бокалом в руке.
Полки на стенах кабинета были уставлены книгами по истории; кроме того, были представлены множество древних авторов и довольно солидная подборка современных. Валентин с одобрением отметил, что в библиотеке имеется раздел философии. И прозы, причем многие книги изданы довольно давно. Разглядывая книги полузабытых авторов – Эрика Линклейтера, P.C. Хатчинсона и прочих, он вскрикнул от неожиданности:
– Боже мой, смотрите, Генри! Подумать только: Розамунд Лейман![40]
Валентин вытащил с полки романы Лейман и обнаружил, что все это первые издания, по-прежнему в суперобложках. Роман «Погода на улицах» – с посвящением матери Фрэнка Лавинии Мартинсон; автор сделала на нем дарственную надпись.
– Вот бедняга! Неужели Фрэнк такой сентиментальный? Кто бы мог подумать!
И Валентин мрачно потряс головой. Да, в наше время никому и ничему нельзя верить.
– По-моему, он никогда не был серьезным историком, – сказал Генри. – Слишком уж часто по телевизору выступает. Этакая склонность к самовозвеличиванию – всегда, знаете ли, признак порока. Я заметил, он с этой итальянской графиней шашни завел.
– Именно. Вы представляете? Эта нахалка заявилась ко мне с визитом. Я, видите ли, когда-то был
Генри, улыбнувшись, взглянул на него из-за обложки романа «Отказ»:
– Полагаю, вы ее чем-то обидели, а, Вэл?
– Да ничего подобного. Я был сама вежливость. Просто у нее, видимо, скоро месячные. Вот станешь таким древним стариком, как я, – тоже позабудешь, что у женщин случаются такие расстройства.
Стивен Боксбаум и Пенелопа Хопкинс, тесно прижавшись друг к другу, танцевали на террасе вместе с другими парочками – трио играло медленные сентиментальные вальсы. Они как раз завели старую любимую мелодию – «Судьба», и тут Стивен увидел через плечо Пенелопы, что на них надвигается его жена.
– Пенни, сейчас будет скандал. Скорей уходи, иначе тебе несдобровать.
Обернувшись, Пенелопа увидела, как Шэрон яростно затянулась сигаретой.
– Никуда я не пойду.
Шэрон двинулась на Стивена, разъяренная, нескладная, кожа да кости.
– Так вот ты где пристроился! Ах мерзавец, негодяй, ах предатель!
Стивен надел очки, чтобы выглядеть солиднее.
– Дорогая, прошу тебя, давай без сцен. Это, между прочим, миссис Хопкинс. Мы только что познакомились Вы ведь, кажется, не знакомы.
– Ах ты лживый подонок! Мне-то известно, что все эти годы творилось у меня за спиной.
И Шэрон пустилась в детальное, неистовое, очень живописное описание особенностей его личности. Пары перестали танцевать: одни – чтобы лучше слышать, другие – чтобы сбежать. Музыка смолкла. Пенелопа не уходила, и ее окатывала волна брани.
– Когда ты закончишь, Шэрон, я отвезу тебя домой, – сказал Стивен.
– Ничего подобного! Не смей ко мне притрагиваться! Видеть тебя больше не желаю у себя в доме.
– Вы прервали танцы, миссис Боксбаум, – спокойно заметила Пенелопа. – Почему нам с вашим мужем нельзя потанцевать на вечеринке?
– А-а, знаю я таких, как ты! Сначала на вечеринке потанцуешь, а потом, как последняя проститутка, в дешевый отель. Сколько лет уже тянется эта грязная интрижка? Ах ты, дешевка, тебе бы все кокетничать, лишь бы за тобой увивались,… Девка! Из подворотни! Вот вы оба кто – шлюхи из подворотни!
