Генри обратился к Шэрон:
– Милая дама, не могу ля испросить у вас стакан воды, дабы не першило в горле? Книги у вас пыльные… у меня сейчас, не ровен час, еще кашель начнется.
– Конечно, Генри. Может, желаете вина? – Одарив присутствующих нервозной улыбкой, Шэрон спросила: – Быть может, в разгар вашей серьезной дискуссии вы все пожелаете освежить свои мысли вином?
– Нет, дорогая, конечно же, нет, – сказал Стивен строго взглянув на нее. – Нам всем нужно мыслить трезво как никогда. Не надо вина. А Генри принеси воды, как он попросил.
Бедняга Шэрон без звука выплыла из комнаты.
Пенелопа сложила руки на груди и вперилась взглядом в текстуру стола.
– Ну вот, нашел, – сказал Генри, обращаясь к членам комиссии со своей точки обзора у книжной полки. – У меня тут второй том «Энциклопедии древних религий и религиозных церемонии», которую в 1814 году опубликовал Т. Фридрик Анвин, живший на Генриетта-стрит в Ковент-Гардене. Подумать только, господи сохрани мои носки, в ней есть статья про этого самого Каккабука! Его здесь, правда, называют «Кахабу». – Он повторил по слогам. – Вполне можно полагать, что это один и тот же человек.
Стивен вставил замечание:
– Кстати, в 1814 году сгорел старый Особняк – на месте которого построили этот.
Генри глянул на него презрительно – какая наглость перебивать! – и начал зачитывать текст из энциклопедии куда громче, нежели требовалось;
– «Ахура Кахабу был зороастрийцем,[44] родился в четвертом веке до Рождества Христова. Он отринул свою религию в середине жизни, возжелав заниматься мистическими изысканиями природы звезд. Смесь трав и лекарств благоприятствовали его интроспекции». Ах, до чего хорошо в то время выражались! Как вам, а? «Благоприятствовали его интроспекции»… Так, дальше. «Он написал трактат о сути светя, который, по его разумению, был процессом мышления всеобъемлющего разума, что освещает все сущее. Его спорное учение о природе зла, кое насыщает и пропитывает все сущее, противоречило мнению признанных тогда авторитетов и мудрецов, а потому ему пришлось бежать из родной Персии и искать убежища в горных областях Африканского Рога, где он основал религиозное течение, которое, однако, просуществовало недолго. Его воззрения были столь крайними и отвратительными, что в конце концов разозленные приверженцы Заратуштры (Зороастра) повесили его на дереве. Оставшиеся в живых последователи Кахабу со временем стали богомилами[45]
Генри кивнул викарию:
– И теперь эти крайние и отвратительные воззрения постучали в вашу дверь, отец Робин. Вот уж и впрямь странное стечение обстоятельств.
– Ужасно другое, – сказал Робин, – а именно то, что они так долго находились в стенах нашей церкви. Они отравили нашу церковь!
– Может, изгоните нечистою силу? – спросил Джереми, подавляя ухмылку. Хетти легонько стукнула его под столом.
Тут заговорила Пенелопа.
– А ученые разве в состоянии объяснить природу света? Я невольно вспомнила один гимн, который мне нравился, когда я еще девочкой ходила в церковь: в нем говорилось про Бога Незримого. Помните? «Лишь яркий свет Тебя скрывает». Меня лично очень заинтересовала эта фраза из статьи в энциклопедии: про то, что Каккабук считал свет «процессом мышления всеобъемлющего разума, что освещает все сущее». Не могу не восхищаться этой идеей, тем более что ее высказали аж за четыре века до рождения Христа.
– Они тогда были не такие уж дураки, – едко заметил Генри. – Тогда ведь и был Век Сократа. А его приговорили к смерти за то, что привел в Афины странных богов – не страннее, впрочем, того, которого мы сегодня рассматривали. Ну, они в ту пору не были и рабами глобальной экономики – не то, что мы. – Он взглянул на Шэрон, которая принесла стакан и свежеоткрытую бутылку минеральной воды «Вульвик». – Спасибо, дорогая. Очень мило с вашей стороны, – сказал он, потрепав ее по руке, облаченной в бархат. – Вы очень любезны.
– И как же нам теперь быть? – спросил Стивен – Мы, по-видимому, установили, что вся эта несчастная история – вовсе не мистификация, которую выдумал на нашу погибель дурной священник Тарквин Феррерс. Что нам теперь делать?
– Разойтись по домам и налить по маленькой? – предложил Джереми. Засмеялись лишь Хетти со Стивеном.
Генри взглянул на часы. Уже семь сорок два. Обращаясь к Стивену, он сказал:
– Если позволите, господин председатель, нам не помешало бы обратиться за советом к самому важному, самому ученому жителю нашей деревни – к профессору Валентину Леппарду. Еще нет восьми, значит, он еще не лег спать. Как думаете, не привезти ли его сюда? Он. конечно, уже глубокий старик, однако ум его трезв и глубок. Быть может, нам полезно узнать, как он понимает это послание на плите и сколь, на его взгляд, возможно существование канцерогенного бога, чье имя викарий отказывается нам сообщить.
– Я не говорю его имени только для того, чтобы всех вас защитить, – возразил Робин. – Но Леппард – яростный противник христианской церкви. Ему здесь не место.
– Я полностью понимаю вашу точку зрения, ваше преподобие, однако это ваше существо, этот процесс, как его ни нарекай, также яро против христианства. Более того: оно вообще против всего человеческого. Мне кажется, вас не должно слишком покоробить присутствие профессора Леппарда.
– Да, я за него ручаюсь, – сказал Родни, – он человек, конечно, ядовитый, но дурными словами никогда не выражается. Я имел с ним дело в прошлом году, он просил помочь составить договор с издателем.
– Если нужно привезти его на машине, я с большим удовольствием это сделаю, – сказала Пенелопа, вставая из-за стола.
Так и договорились.
Хотя вечер выдался теплый, Валентин Леппард приехал в шляпе и в толстом черном пальто. Шляпу он поручил заботам Пенелопы и Шэрон еще в вестибюле, но снять пальто попросту отказался. Все члены комиссии почтительно встали, когда старик появился в кабинете. Валентин пожал руку Стивену. Рядом с Генри поставили кресло с мягкой спинкой. Валентин погрузился туда, вздохнул и уставился на членов комиссии сквозь мутноватые стекла очков.
Стивен Боксбаум взял на себя обязанность обратиться к Валентину Леппарду с приветствием. Стивен рассказал что найдена старинная или даже древняя плита, что на ней клинопись, и вроде бы она содержит печальное известие о том, что Вселенную создал некий лишенный разума и злокачественный процесс.
Более того, сказал Стивен, не вполне ясно, однако нельзя исключить, что сама Вселенная и есть этот самый процесс.
– Прошу прощения, что перебиваю вас, Стивен, – вставил отец Робин, – однако я слишком переволновался, когда сказал про клинопись. Надпись на плите вовсе не клинописная. Возможно, она сделана на амхарском языке, который, согласно классификации языков, принадлежит к юго-восточной семитской подгруппе афроазиатской группы языков.
– Благодарю, викарий, – сказал Стивен, хмуро поглядев на Джереми, который вовсю ухмылялся. – Мы рассчитываем в ближайшем будущем своими глазами увидеть эту удивительную скрижаль.
Комиссия желала услышать, какой совет даст им профессор Леппард: надо ли в самом деле поверить, что существует этот бесчеловечный антиразумный процесс и – если он существует» – как им следует поступить.
Валентин воздел бровь и молча уставился на Стивена. Робин вновь заговорил:
– Понимаете, профессор, мне вначале было видение… Сошел ангел с небес и сказал, чтобы я глянул за стенку шкафа – там и хранилась эта плита Каккабука.
Валентин, не опустив бровь, попросил Робина описать, как выглядел ангел.
– Ну, крылья, конечно. Большие такие крылья, будто из перьев. И желтая футболка. – Робин тут же смолк.
– Надо же: ангел в футболке! Вот так новость! В Ветхом Завете ангелы футболок не носят. А что на ней
