пристанище, она чувствовала себя здесь так же уютно и привычно, как ребенок в укромной тьме под своим одеялом.
У души не было глаз в привычном понимании смертных. Душа «видела», но суть ее зрения заключалась в ином. Она видела дальше и глубже, сквозь обсидианово-черные слои, для нее словно пронизанные сумеречным светом, неподвижные, но словно бы текущие мимо вместе с нисходящим движением самой души. Свет исходил от субстанций, некогда бывших живыми людьми. Теперь все они возвращались к Всеобщей Прародительнице, существовавшей до сотворения мира и способной намного пережить его гибель, к Матери Всего Живого, женскому созидающему началу, к более могущественной и всевластной, чем такие боги, как Акханаба, например, - или по крайней мере совершенно независимой от них.
Целью путешествия в бездну, предпринятого душой короля Орла, была точно определенная искра света, исходящего от останков его отца, свергнутого короля.
Пятно света, некогда бывшее настоящим живым существом, королем Борлиена ВарпалАнганолом, сейчас, если вглядеться, представляло собой легкий набросок пробивающимся сквозь листву солнечным лучом на древней стене - смутно обозначенная грудная клетка, тазовые кости и прочее, но все весьма условно. Все, что осталось теперь от головы, некогда носившей на себе корону, стало небольшой бесформенной каменной глыбой с парой горящих янтарей, вкрапленных в глазницы. Ниже, прямо под этим верхним утолщением, совершенно прозрачные, струилась подобно праху субстанция останков.
– Отец, я, твой недостойный сын, пришел вымолить у тебя прощение за нанесенные тебе обиды.
Так сказала душа ЯндолАнганола, повиснув в пространстве, лишенном всяких следов воздуха.
– Дорогой сын, я рад видеть тебя здесь и всегда буду рад встрече с тобой, когда бы ты ни пришел ко мне, твоему любящему отцу, теперь принадлежащему к сонму усопших. Я не таю обид на тебя, и мне не в чем тебя упрекнуть. Ты всегда был и останешься моим возлюбленным сыном.
– Отец, я готов выслушать любые твои упреки. Более того, я готов понести самое суровое наказание, ибо теперь понимаю, насколько тяжкий грех совершил по отношению к тебе.
Паузы между фразами не поддавались измерению, поскольку речь не требовала присутствия воздуха, который нужно было бы вдыхать и выдыхать.
– Молчи, сын мой, ибо в мире мертвых, среди подобных мне, не говорят о земных грехах. Ты мой возлюбленный сын, и этого достаточно. Больше никаких слов не нужно. Все темное и тяжелое осталось в прошлом.
Когда останки говорили, из того места, где полагалось бы быть ротовому отверстию, словно бы вырывался тусклый огонь, не ярче трепетного мерцания потухающей свечи. Зарождаясь где-то в недрах грудной клетки, светящаяся дымка слов поднималась по стеблю гортани и, выплеснувшись наружу, так же неторопливо оседала, уплывая в бесконечность.
Душа короля Орла заговорила снова.
– Отец, молю, не щади меня и покарай - теперь, когда я готов принять кару - за все зло, какое я причинил тебе за свою жизнь, отчего и послужил причиной твоей смерти. Облегчи мои страдания. Бремя их невыносимо.
– На тебе нет вины, сын мой, ты виновен не больше, чем морская волна, бьющая в берег. Здесь, в этом тихом прибежище, обретенном после смерти, мне не в чем упрекнуть тебя.
– Отец, десять лет я держал тебя в заточении в дворцовой темнице. Разве можно это простить?
Ответ останков ВарпалАнганола обозначило облако, которое поднялось вокруг его головы, заблистав мельчайшими искрами.
– Сын мой, то время забыто. Годы, проведенные в заключении, я теперь вспоминаю с трудом, потому что и там я был не одинок - ты часто приходил ко мне поговорить или спросить совета. Твои появления были радостью для меня, и когда ты пребывал в нерешительности и просил совета, я с готовностью выступал в роли советчика - в меру своих возможностей, конечно.
– Там, в этой подземной тюрьме, было вовсе не весело.
– Зато тихо и покойно - и я наконец-то смог задуматься над крушением своей жизни, над ее неудачами и хорошенько приготовиться к тому, что ждало меня впереди, тут, где я теперь нахожусь.
– Отец, твое всепрощение ранит хуже самой страшной брани! Ударь меня по-отечески, чтобы горе отпустило.
Но в царстве Прародительницы прикосновение живых к усопшим было под страшным запретом. Если паче чаяния раз установленное разграничение нарушалось бы, то оба нарушителя, и душа живого и останки усопшего, вместе канули бы в небытие. Чтобы превозмочь соблазн, душа короля Орла отплыла от отцовского светового пятна и повисла во мраке.
– Если можно, утешь меня еще одним советом, отец.
– Говори, сын.
– Во-первых, прошу тебя, скажи, если можно, нет ли среди вашего братства моего блудного сына. Во время последней нашей встречи я с тревогой заметил в его лице крайнее отчаяние.
– Мы с радостью принимаем к себе любого вновь прибывающего, и твоего сына, своего внука, я буду приветствовать лично - однако сейчас он еще не закончил свои странствия по миру света.
Обдумав услышанное, душа ЯндолАнганола снова заговорила.
– Отец, ты знаешь о моем положении в мире живых лучше кого бы то ни было. Посоветуй, куда мне теперь идти, что делать? Вернуться в Матрассил? Или остаться в Гравабагалинене? А может быть, идти, как и было задумано, в Олдорандо? Что мне сделать, чтобы будущее принесло лучшие плоды?
– Куда бы ты ни направился, везде есть те, кто ждет тебя с нетерпением. Многих ты знаешь, хотя и не всех - например, в Олдорандо тебя ждет не дождется некто, о ком ты понятия пока не имеешь. Твоя судьба сейчас в руках этого человека. Отправляйся в Олдорандо.
– Спасибо, отец. Твои советы всегда помогали мне справиться с трудностями жизни. Как послушный сын, я так и поступлю.
С этими словами душа короля устремилась вверх, к свету, оставив светящиеся сонмища усопших позади, двигаясь поначалу медленно, а затем все быстрее, словно сгорая от спешки и нетерпения. Где-то, неизвестно где, гулко били барабаны. Сумрачные звездочки усопших растворились внизу, канув в лоно Всеобщей Прародительницы.
Неподвижная человеческая фигура на полу деревянной колокольни едва заметно пошевелилась. Сначала ее охватила легкая дрожь. Потом человек поднялся и сел. На бледном лице открылись глаза.
Единственным живым существо, приветствовавшим его в этом мире, был Юлий, который, заметив, что король пришел в себя и задвигался, подкрался ближе и понимающе пробормотал:
– Мой бедный король спускался к предкам.
Вместо ответа король взъерошил рунту мех на загривке, потом ласково пригладил.
– Эх, Юлий, что за штука жизнь!
Помолчав с минуту, король хлопнул маленького фагора по плечу со словами:
– Ты хороший парень. Ты не причинишь мне зла.
Услышав похвалу, рунт завертелся около своего повелителя, начал жаться к нему, и тогда король вдруг почувствовал, что в бок ему давит какой-то предмет - засунув руку в карман, он выудил оттуда часы с тройным циферблатом, которые забрал у КараБансити. Едва взглянув на часы, он немедленно ощутил безотчетную тревогу, но все равно не мог заставить себя выбросить их.
Часы эти когда-то принадлежали Биллишу, человекоподобному созданию, утверждавшему, что оно явилось из другого мира, где не властны законы Акханабы. Биллиша необходимо было изгнать из памяти (как он изгнал когда-то из памяти проклятых мирдопоклонников), поскольку Биллиш воплощал вызов всей стройной концепции веры, на которой зиждилась Священная Панновальская Империя. Иногда, вдруг с ужасом подумав о том, что его могут лишить веры, король, поразмыслив, с еще большим ужасом убеждался, что это вполне возможно - ведь лишили же его многого другого. У него больше ничего не осталось - только вера да вот этот жалкий слабый агуман.
Король испустил стон. С большим трудом он поднялся на ноги.
Через час король ЯндолАнганол уже ехал верхом на Ветре во главе своей свиты. Рядом с ним, тоже верхом, ехал посланник Элам Эсомбер. Следом за королем ехали его капитаны, за ними свита посланника, а дальше, насторожив уши и выпучив неподвижные розовые глаза, маршировали ровные ряды Первого Фагорского, следуя уже пройденным много столетий назад путем на Олдорандо, теперь под началом нового
