громко выругался и нажал спуск, — он знал наверняка, что попал в цель. Он чуть не врезался в итальянца, но, сделав крен и боевой разворот через крыло, уклонился от «42», который вспыхнул и камнем пошел вниз.
Квейлю казалось, что он остался один.
Справа все небо было усеяно беспорядочно летящими самолетами, но он видел только «42». И вдруг откуда ни возьмись один «Гладиатор» ринулся на двух «42», сверкнул желто-красный язычок огня, и трассирующие пули врезались в итальянца. «42» завис, затем перевернулся и стал падать, но тут Квейль увидел слева «Гладиатора», который начал терять высоту, — по-видимому, с ним что-то случилось. Квейль осмотрелся по сторонам, ища остальных, но мог найти еще трех «Гладиаторов», не считая тех двух, что были поблизости. По серому пятну на правом верхнем крыле он узнал машину Тэпа.
В это самое мгновенье подбитый «Гладиатор», охваченный пламенем, пронесся вниз прямо у него за хвостом. Квейль видел фигуру летчика в кабине, но не мог разобрать, кто это. Одно он знал наверняка, что летчик погиб. Он бросил взгляд вверх и увидел «42», который сбил «Гладиатора». «42» уходил. Квейль хотел броситься за ним, но его опередил Тэп, — он был ближе. Однако «42» сделал иммельман и совсем было уже зашел в хвост Тэпу, как вдруг Тэп сделал самую крутую, самую страшную петлю, какую видел когда-либо Квейль, очутился выше «42», подошел к нему с борта и начал сажать в него одну пулеметную очередь за другой. «42» загорелся и начал падать. Тэп опять сделал петлю, вышел из нее сзади Квейля и поднял вверх руку, сигнал, означавший, что он израсходовал боеприпасы.
Они повернули домой. Их двое — вот все, что Квейль знал пока. Он чувствовал страшную усталость и не стал следить за остальными «42», которые уходили на север. Его не интересовало, сорвали они бомбардировку или нет. Его не интересовало ничто, он чувствовал только усталость. От сильного напряжения у Квейля так разболелся живот, что ему хотелось облегчить желудок тут же, в кабине. Но все же он взял курс на Ларису и стал набирать высоту, потому что во время боя они с пятнадцати тысяч футов спустились до трех тысяч. В пылу драки он забыл о горах, а теперь они вставали перед ним, и очень грозно.
Квейль включил микрофон и крикнул:
— Тэп, ко мне.
— Есть, — ответил Тэп. — Вот так переплет, скажу тебе. Кого из наших сбили?
— Не знаю.
— Как будто Хикки? — сказал Тэп.
— Нет, Хикки так не сбить.
— А Горелля ты не видел? Не видел, сбили еще кого-нибудь?
— Я видел только, как кто-то терял высоту, — сказал Квейль.
— Черт возьми, ну и каша. А на Горелля стоило посмотреть. Он был как бешеный.
Разговор прервался, и они стали подгребать к Ларисе. Очутившись над городом, они кое-как пошли на посадку. Тэп приземлился после образцовой медленной бочки на элеронах, и Квейль пошел за ним, сделав двойную бочку, хотя чувствовал себя совершенно разбитым и больным. Но он знал, что и Тэп чувствует себя не лучше. Квейль приземлился в стороне, встал и увидел большой транспортный самолет «Бомбей». Два человека бежали через аэродром, и Квейль узнал их: Джок и Рэтгер — сборщик и регулировщик. Пока эскадрилья дралась, они прибыли сюда на «Бомбее».
— Кто вернулся? — спросил Квейль.
— Мистер Херси, мистер Финли, мистер Ричардсон и мистер Стюарт…
— И это все? Господи боже!..
Херси, Тэп, Ричардсон, Стюарт и он сам…
— Да, сэр. Мистер Финли чудом добрался назад. Его самолет прямо разваливается.
Квейль отцепил парашют. Пока он расстегивал лямки, Джок обошел его самолет со всех сторон.
— Ни одной пробоины. Но поглядите на растяжки, — сказал Джок.
Растяжки так ослабли, что болтались на легком ветру. Квейль глянул на них и пошел.
Только четверо, и даже Хикки не вернулся. Должно быть, Тэп прав, — это Хикки загорелся в воздухе, думал Квейль, шагая к бетонному бараку. Нет, не может быть. Хикки, Горелль, Констэнс, Соут, Брюер, Финн, — никто из них не вернулся. Брюер и Финн… сразу в такую переделку! Брюер… возможно, что то был Брюер… А Соут… тихий Соут… Из двенадцати вернулось пятеро… Но ведь «КР—42» было не меньше сотни? Во время боя подошли еще несколько отрядов. Интересно все-таки, как там бомбардировщики… Квейль не проследил за ними до конца. Куда! Такая каша.
— Мог ты представить себе что-нибудь подобное? — этими словами встретил его Тэп, когда он вошел в оперативный отдел.
— Ты не знаешь, что с остальными? — спросил Квейль.
— Нет. И никто не знает.
В это время послышался шум мотора, и они выбежали наружу. Все стояли, задрав головы. Самолетов было несколько. Квейль насчитал три. Они шли очень низко и сразу приземлились, как будто хотели поскорее соприкоснуться с землей. Андерсон, врач эскадрильи, приехавший на «паккарде», сел в автомобиль и поспешил ко всем трем самолетам, потому что они не отрулили, как полагается, в разные стороны, а остановились рядом. Из одного вылез Хикки, из другого — Констэнс. Хикки и Констэнс направились к третьему самолету, и летчики все бросились туда вместе с Андерсоном. Подбежав, они увидели, что Хикки и Констэнс вытаскивают из кабины Горелля. Он был смертельно бледен и не мог стоять на ногах. Андерсон положил его на землю, глаза его были закрыты, его тошнило… Все лицо было в крови, кровь была и на куртке. Когда врач снял с него ирвиновскую куртку, Квейль увидел пулевую рану на шее. Андерсон достал из походного чемоданчика марлю и эфир и начал вытирать кровь. Квейль видел, как Тэп побледнел и отошел в сторону. Двое солдат из команды обслуживания принесли простые греческие носилки. Хикки и Квейль понесли раненого к автомобилю; врач продолжал осторожно вытирать кровь, стараясь не причинять боли. Раненый пошевельнулся, но не открыл глаз, веки его были плотно сжаты.
— Беда, — сказал Андерсон. — Он потерял много крови. Везти его на этой машине не годится.
— Можно подождать, пока мы попробуем раздобыть карету скорой помощи? — спросил Хикки.
— Нет. Кладите его сюда, во всю длину. Голову выше.
Они положили Горелля на заднее сиденье, Хикки занял место шофера, а врач уселся на полу, не выпуская из рук своего чемоданчика.
— Я скоро вернусь. Ждите меня здесь, — сказал Хикки остальным.
— Мы поедем в город с командой, — предложил Тэп.
Хикки бросил: «Ладно», — запустил «паккард» и медленно тронулся с места.
Оставшиеся пошли к самолету Горелля посмотреть, что с ним случилось. Хвостовое оперение было почти начисто срезано пулеметным огнем и еле держалось. Пуля, пронзившая шею Горелля, пробила заднюю стенку кабины и вдребезги разбила указатель поворота и крена. Пол и сиденье в кабине были залиты кровью.
— Он был как бешеный, — сказал Тэп. — Он спикировал, чтобы атаковать бомбардировщики, но не успел выйти из пике и с размаха врезался в самую гущу «Савой», а в хвосте у него уже был один «42». Но он, по-видимому, совсем забыл об этом «42» и пристроился в хвост «Савойе». Я видел, как он начал поливать его из пулемета. А «42» поливал его. Просто не понимаю, как он продержался. Он не отставал от бомбардировщика, пока тот не повалился в огне. Это было что-то неслыханное. Он все время то выходил из боя, то опять врывался в самую гущу, и я ждал, что вот-вот ему будет конец. Он, наверное, был уже ранен и сам себя не помнил.
Больше тут делать было нечего, и они пошли, обсуждая подробности боя. Все говорили разом, и только Тэпа выслушали внимательно, так как он следил за ходом боя от начала до конца.
— Сколько мы все-таки сбили? — спросил Ричардсон.
— В первые же двадцать секунд два их самолета рухнули, — ответил Тэп.
— Куда делись Вэйн и Финн?
— Я думаю, что это самолет Финна сбит и загорелся, — сказал Констэнс.
— Нет. Я видел, как на Финна насело около десятка «42» неподалеку от меня, а тот самолет был далеко, — сказал Ричардсон.
Тут послышался шум мотора, все устремили глаза в небо. «Гладиатор», — сказал кто-то. Но самолета
