Квейль был очень доволен, что ничем не обидел Кроутера и тот сам вызвался подготовить для него самолет.
Они пошли к самолету, стоявшему на дальнем конце аэродрома. У Кроутера была маленькая сумка с инструментами из засаленной темно-коричневой материи. Оба согрелись от ходьбы. Квейль смотрел на высокое клочковатое облачко.
— Вам повезло, вы дешево отделались, — сказал Кроутер, шагая рядом с Квейлем. — Как мне рассказывали, вас ждала гибель.
— Это верно. Меня спасли деревья.
— Я бы летал только ка «Гладиаторах».
— Я тоже, — согласился Квейль.
Кроутер подошел к самолету, снял часть обшивки с фюзеляжа и стал рыться в инструментальной сумке. Он выбрал небольшой гаечный ключ и занялся тросовой проводкой управления: здесь ослабил, там подтянул. То же самое сделал на крыльях. Механики вместе с Квейлем следили, как он регулирует, пробует и опять регулирует. Другим инструментом, плоским и крючкообразным, он подтянул расчалки между стойками, потом налег всей тяжестью на один из элеронов и проверил, как ходят остальные, после этого подрегулировал один на противоположной стороне.
— Теперь хорошо, по-моему, — сказал он Квейлю.
— Спасибо.
— Не стоит, — ответил Кроутер.
Он говорил с раскатистым «р», как Макферсон. Работа, видимо, размягчила его. Они направились к уцелевшим аэродромным сооружениям мимо сгоревших.
— Вы предпочли бы строить их или летать на них?
Квейль знал, что его вопрос наивен: ответ можно было предвидеть заранее.
— Я предпочел бы строить, — ответил Кроутер.
Это был редкий по искренности ответ, так как трудно признаться в нежелании покидать землю.
— Может быть, вы и правы.
— На мой взгляд — да. Жаль, что нам ни разу не пришлось потолковать до сих пор. Я не раз готовил к полету ваш «Гладиатор».
— А я не знал.
— Да, жаль. Мы бы столковались. Я умею заставить их летать. А вы лучше всех летаете на них.
— Вы сами хорошо летаете.
— Только как ремесленник, — возразил Кроутер.
Квейля удивили его твердость и здравый смысл. Они напомнили ему Макферсона.
— Вот о Хикки этого не скажешь, — заметил Квейль.
— Да. А я — другое дело. Вы знаете, это Хикки выучил меня летать.
— Нет. Я не знал.
— Ну да. Он тогда обучал новичков летному делу. Он обычно накрывал кабину капюшоном и заставлял меня проделывать сложные фигуры, полагаясь только на ручку. Он учил нас руководствоваться приборами, а не собственными ощущениями. Вот почему и вас он считает хорошим летчиком, — сказал Кроутер.
— И сам он поэтому хороший летчик, — прибавил Квейль.
— Вы оба, вероятно, последние мастера высшего пилотажа. Когда «Гладиаторы» сойдут со сцены, больше не будет настоящих воздушных поединков. На «Харрикейнах» и «Спитфайрах» все сводится к сохранению строя. И это жаль.
— Да. Когда здесь все кончится, мы, кажется, перейдем на «Харрикейны».
— А это уж совсем не для меня, — заявил Кроутер. — На этих я могу летать, потому что знаю их, как свои пять пальцев. А «Харрикейны» я плохо знаю.
— И я тоже, — сказал Квейль, и это была правда.
Они подошли к жилым помещениям, и Кроутер пошел переодеться.
— Большое спасибо! — крикнул ему вслед Квейль.
— Не за что. Всегда рад, — ответил Кроутер.
За несколько минут до одиннадцати самолеты выстроились на одном конце площадки. На другом конце ее стояли пятеро механиков и монтеров вместе с Финном. Три самолета рулили под бортовым ветром; на поворотах машины давали частые хлопки. Хикки выдвинулся немного вперед; Квейль находился по правую, Кроутер по левую руку от него. Квейль пристегнул себя ремнем к сиденью и вытер шерстяной перчаткой запотевшие стекла приборов. Он надел кожаную перчатку и услыхал в наушниках голос Хикки:
— Летим.
— О'кэй, — ответил Кроутер.
— О'кэй, — повторил Квейль.
Он не очень сильно открыл дроссель, так как Хикки двигался медленно; потом, когда Хикки пошел скорее, он прибавил газу. Когда машины оторвались от земли, он увидел слева от себя Кроутера и помахал ему рукой, и Кроутер помахал ему в ответ.
Они набрали высоту и пошли прямо на юго-запад, над окраинами Афин и островами бухты. Они видели тени облаков на воде, ее белизну и волнение, постепенно замирающее, по мере того как они поднимались все выше, пока море не стало безмятежным, оттого что они были слишком высоко, чтобы видеть волнение.
— Когда мы должны быть над целью, Хикки? — спросил Квейль по радио.
— В одиннадцать тридцать пять.
Прежде чем отправиться в полет, они изучили карту, и теперь Квейль смотрел на многокрасочную карту военного министерства в масштабе 1:1000000, разложенную у него на коленях. Им надо было перевалить через горный хребет к северу от Аргоса и лететь вдоль идущих в Аргос железнодорожного полотна и шоссейной дороги.
— Держи глаза на затылке, Джон, — услышал он голос Хикки.
Это была типичная для него шутка.
— Что я — новичок, что ли, — ответил Квейль.
— А то как же? Сколько времени, мошенник этакий, не садился в самолет…
— Да уж и сам не помню.
— Будем надеяться, не разучился… Дельце будет славное, жаркое.
— Я не прочь погреться.
— Буду следить за тобой, когда начнется, — сказал Хикки и выключился.
По сведениям разведки, можно было ждать налета бомбардировщиков, сопровождаемых истребителями. За последние несколько дней в районе Аргоса происходило оживленное движение; эвакуация шла как из самого Аргоса, так и с побережья к югу и юго-востоку от неге. Перевалив через хребет, они полетели над ущельями, между которыми вилась дорога. Квейль видел, что здесь образовался затор, но зато дальше, на окружающих Аргос равнинах, движение разливалось широким потоком. На побережье все так и кипело. В бухте стояли небольшие суда, а у берега — лодки. Лодки отходили от берега и шли к судам. Возле самого города, охваченного огнем, Квейль увидел у пристани пароходы. Шла бомбежка.
— Взгляните, что под нами, — сказал Кроутер.
— Пикировщики, — ответил Хикки.
— Их несколько сот.
— Я слышу, как они переговариваются, — сказал Квейль.
— Атакуем в строю, — крикнул Хикки.
Квейль передвинул предохранитель спуска на «огонь» и стал следить за крыльями Хикки. Почти прямо с запада правильным строем шли двухмоторные бомбардировщики.
— Разобьем их строй, — сказал Хикки.
— Не упустить бы, — пошутил Кроутер.
Во всем, что они говорили, слышался восторг острой опасности. Квейль почувствовал тошноту, которая не имела никакого отношения к болтанке, испытываемой его «Гладиатором», а была вызвана нервным напряжением. Он попробовал дать себе передышку, но тотчас же его рука, лежавшая на штурвале,
