плохо, Азид взял себя в руки. Встряхнулся. Однако память, не так уж давних событий, не отпускала его…
Азид оказался в плену на восьмой день службы в Афганистане. В октябре 1984 года, их мотострелковый полк был на боевом выходе. Отделение, в котором был Азид, заняло блокпост у кишлака Чорду, чтобы перекрыть горные тропы, ведущие к аэродрому. Той же ночью их атаковали более тридцати моджахедов. Это тогда был для него первый и последний бой. Из девяти бойцов, в живых остались трое. Он, Азид, и еще двое азербайджанцев. На рассвете их привели в лагерь полевого командира Парвона Маруха, заставили раздеться, чтобы проверить, кто из них мусульманин, а кто нет.
Азербайджанцев Азид больше не видел. Сам он оказался в пакистанском городе Пешеваре. Потом этот лагерь. В камере, где его содержали, были еще двое пленных. Оба офицеры армии ДРА. И оба, как и он, узбеки. Азид и сейчас не может сказать, случайно это было или нет. На третий день ему пришлось познакомиться с начальником охраны лагеря Абдурахмоном. Тот приказал привести Азида в караульное помещение, где он занимал отдельную небольшую комнату, и сразу потребовал рассказать, о чем говорят между собой пленные офицеры. Азид сначала не понял, что хочет от него этот здоровенный таджик. А когда тот повторил, ответил, что к разговорам их он не прислушивался. Абдурахмон промолчал, окинул Азида злобным взглядом, и приказал увести его в общую камеру к афганским военнопленным.
От воспоминаний его отвлекли какие-то крики. Метрах в ста от работавших пленных стоял мулла и громким голосом, что-то доказывал охраннику Саиду. Чуть в стороне стоял пленный шурави Исломутдин. Бросая взгляды в их сторону, Азиду вдруг вспомнилась первая встреча с этим, уже немолодым, посланцем Аллаха в их лагере.
Случилось это в конце прошлого года. Тогда всех пленных мусульман — шурави и афганцев, рано утром собрали перед мечетью. Неожиданно появившийся перед ними мулла, неторопливо вышел на середину плаца, и ласково окинул всех своим взором.
— Ассалам алейкум, правоверные, — громко поздоровался он и, воздев руки к небу, пропел стихи из Корана. Затем, покачивая бородой, стал покровительственно журить пленных за то, что они нарушили шариат и пошли за неверными, за отступниками, и этот неправильный путь привел их в страшный лагерь грешников.
— Но ваше положение не безнадежное, — мулла снова окинул всех ласковым взглядом, — Аллах милостив и всепрощающ и он принес вам избавление. У вас есть выход! Есть светлая дорога, указанная самим всевышним! Клянусь Меккой, по священным местам которой ступали копыта крылатого коня аллаха, вы заслужили прощение. Ваш тяжкий грех сполна искупился слезами ваших родителей и жен. Правоверные, обратите свой взор в сторону солнечного восхода. Вспомните своих близких, которые ежедневно думают о вас. Аллах могучий и всевидящий, снизошел до вас и сохранил вам жизни. И не только даровал жизни, а еще шлет вам, грешникам, свое прощение. Он дает возможность исправить ошибку молодости, и стать на защиту истинной веры. Вознесите всевышнему покровителю и вершителю судеб наших, должную славу. — Мулла, подняв глаза к небу, провел пухлыми ладонями по лицу и бороде.
— Аминь! — ответили некоторые пленные, проводя ладонями по изможденным лицам. Согласились тогда встать под святое знамя ислама из двадцати трех человек всего трое. Все трое уроженцы Хазараджата, одного из районов Афганистана, преобладающее население которого — хазарейцы. Через час их увезли куда-то на машине.
Азид вспомнил, как в тот день лютовала охрана. Ее начальник Абдурахмон прошелся своей страшной плеткой по спине каждого из пленных, которые были тогда на плацу. Не обошла стороной плетка и Азида. После этого он долгое время не мог спать на спине. Вот тогда он и познакомился с пленным шурави Исломутдином. Появился тот в камере со своим матрасом. Пристроившись рядом с Азидом, он, блеснув хитрыми глазами, шепнул, что ему поручено обучать непокорного узника Корану, персидскому и арабскому языкам. Общались они на фарси, который Азид знал уже довольно хорошо.
— Что-то тут не так, — с недоверием покосился он тогда на нового сокамерника. — Неверный и будет учить его, мусульманина, Корану. — И оказался прав. Исломутдин и не думал его чему-то учить. Он надоедливо расспрашивал Азида о родственниках, в какой части служил в Афганистане. С кем из пленных шурави хорошо знаком. Много Исломутдин говорил и о том, что если они будут возвращены на родину, их всех, как предателей, будут судить, и предлагал Азиду подумать о своей дальнейшей судьбе. А как-то в один из вечеров, прямо предложил тому перебраться в камеру к шурави.
— Они давно приняли ислам и теперь готовятся к джихаду, — беззастенчиво врал он, шепча в ухо Азиду, — а поэтому и ты вместе с ними можешь стать моджахедом.
Азид, конечно, не поверил ни одному его слову. Он понял, кто перед ним. И чтобы отвязаться от этого назойливого человека, он, сославшись, что очень плохо знает русский язык, мягко отказался. На следующий вечер, когда вернулся после работы в камеру, ни матраса, ни его владельца Исломуттдина, там уже не было.
Оторванному от родного очага, и почти не понимавшему языка, на котором разговаривали пленные шурави, его тянуло к своим соплеменникам — моджахедам. Но какой-то невидимый барьер его останавливал. Он все чаще стал задумываться, почему он оказался в Афганистане. Почему он, по приказу русского командира, должен был стрелять по своим соплеменникам — узбекам? И был в какой-то степени рад, что аллах остановил его, сделав пленным. Не хотел воевать он и против шурави, среди которых было достаточно много, не только его соплеменников, но и других единоверцев — туркмен, таджиков. А если быть точнее — он не хотел убивать никого.
Тойота с трудом пробирался по узким улочкам Пешавара. Каждый раз, когда Рахматулло появляется в этом городе, он всегда вспоминает Майванд, один из крупнейших торговых центров Кабула. Та же пестрая толчея в лавках на базаре, в дорогих, и подешевле, магазинах и в маленьких лавчонках, торгующих всем, что требуется гражданину среднего достатка.
На улицах и площадях стоит тот же гам, звон и крик. Те же причудливо раскрашенные автомобили всех марок, поминутно останавливаемые толпой, неистово гудят, стараясь преодолеть заторы. Кругом стоит тот же стон от самых различных возгласов, выкрикиваний газетчиков, гортанных зазываний лавочников, расхваливающих свой товар, продавцов воды, сладостей, фруктов.
Густая толпа то облепляет тротуары, то втекает в лавки, то заполняет площади, обрамленные равнодушными ко всему окружающему, пирамидальными тополями, акациями и пальмами.
Часовой проверил пропуск, внимательно посмотрел на Рахматулло, небрежным взглядом прошелся по водителю, и только после этого махнул рукой в сторону КПП. Ворота бесшумно раскрылись, и тойота со скрипом проскользнула на территорию небольшого аккуратного особняка.
Сверкающий неестественной белизной одноэтажный особняк поражал необычной архитектурой. Восточный орнамент смело переплетался с западным замыслом. Рахматулло, каждый раз, когда приходилось бывать в этом особняке, приходил в восхищение от его необычного вида.
Полковник Акахмед в кабинете был один. Кивком головы, ответив на приветствие Рахматулло, жестом указал ему на одно из трех, стоящих около небольшого инкрустированного столика кресел. Сам он сидел на диване.
Опустившись в кресло и положив перед собой на столик папку с документами, Рахматулло осмотрелся. За месяц, что он здесь не был, никаких изменений.
В решетчатых дверях, как и в прошлый раз, возникали и таяли солнечные искорки. Хотя и был апрель, духота сочилась, казалось, отовсюду: из дивана, на котором развалился хозяин кабинета, и из всех швов старой черной кожи, которою была обшита мебель.
Рахматулло промокнул платком вспотевший лоб и покосился на явно чем-то озабоченного полковника.
Отбросив в сторону присущий всем мусульманам традиционный восточный этикет, который предусмотрен и на деловых встречах, Акахмед сразу приступил к делу.
— Давно мы не виделись, уважаемый Рахматулло, — сухо проговорил он, играя вычурными замками лежащего на его коленях кейса. — Не знаю, как там ваш Раббани, с ним будет говорить мое начальство. А если говорить конкретно о вас, — Акахмед положил кейс рядом с собой на диване, — вы, уважаемый, подставили Пакистанское правительство.
Поймав недоуменный взгляд гостя, разражено добавил: — Факты таковы, что теперь весь мир знает
