данным сенсорной сети, семья Бонго была в зарослях молодого бамбука у большой поляны. Там много еды, и я надеялся, что риллы останутся ночевать. Это была ближайшая семья, в которой могли бы принять детенышей.
Вообще гориллы очень любят детей, их балуют все. Сколько раз я наблюдал за тем, как большой Бонго играет с маленькими и отдает им сладкие побеги бамбука. Риллы куда лучше людей. Они не убивают ради еды, не делают оружие, им не нужны деньги, власть, оружие, а достаточно силы собственных рук, чтобы не бояться никого, кроме человека с винтовкой. Но ведь именно для этого здесь я — чтобы они больше никого не боялись.
Ни одно живое существо на этой планете не убивает своих сородичей. Кроме человека.
Год за годом, век за веком. Шестьдесят пять лет назад людям удалось, наконец, уничтожить себя. Я так думал.
Катастрофа… Последнее, что я помню — это глаза мальчишки, убившего меня. Что произошло, кому удалось выжить, что случилось потом? Я был уже мертв, когда начался глобальный конфликт и наша цивилизация погибла.
Но человек живуч. Он слишком хорошо приспосабливается к любым условиям, его адаптационные возможности невероятны. И все это благодаря разуму, который породил и меня.
Дети зарылись носами в шерсть и сопели во сне. Я шел сквозь нескончаемый хоровод звуков нижнего яруса влажного тропического леса, сквозь медленно багровеющий полумрак. Солнце садилось, надо было поторопиться. Наверняка семья Бонго уже устраивается на ночлег. Я быстро продвигался вперед, и шум леса перемещался за мной.
Белоносые мартышки при виде моей тени юрко взбегали на деревья и уже оттуда, с безопасной высоты, встревожено перекрикивались. Пара черно-белых боабоа перепорхнула над головой. Дикая кошка прижала уши и замерла у поваленного дерева в пятидесяти метрах на юго-восток. Я вижу всех вас, и всех сберегу. Хотя бы вас. Живите.
Солнце уже утонуло за лесом, и длинные облака, подсвеченные розоватым сиянием, как руки, выбросились на полнеба. Черной тенью от вершины на склоны горы Бисоке ложилась ночь.
К счастью, семья рилл была на прежнем месте. Вожак, Большой Бонго уже свернулся в неком подобии гнезда из ветвей и травы, и, подпирая рукой голову, меланхолично созерцал закат — он никогда не утруждался особенным устройством ночного обиталища. Неподалеку, так же неряшливо, как отец, расположились два старших сына: Куимба и Кожо. Женщины и дети возились вверху, на деревьях, на высоте трех метров, кропотливо сплетали ночные колыбели.
Бонго услышал шаги, приподнялся и вопросительно фыркнул. Я всегда старался не нервировать вожаков и не вторгаться в их территорию. Бонго, с его болезненным самолюбием, особенно раздражало мое присутствие. Рядом со мной он выглядел едва окрепшим детенышем возле взрослого самца. И это Бонго, самый могучий из горилл по эту сторону гор Вирунги! Он понимал, что силы неравны, и после каждого моего визита срывал злость на сыновьях и женах.
Вот и сейчас оба его сына настороженно присели в гнездах, и на лицах их отразилось тоскливое ожидание папиных оплеух. Но делать было нечего, на моей груди, там, где должно было биться сердце, спали двое спасенных малышей.
Я выступил из тени и осторожно приблизился. Бонго выпрямился и предостерегающе заворчал — соблюдая протокол встречи: «Зачем ты пришел на мою территорию?».
Сложность была еще и в том, что в семье Бонго, помимо двух подростков, уже было три разновозрастных ребенка. Примут ли они еще пару трехлетних детенышей?
Когда родились Арчи и Делия, мне казалось это чудом. Сразу двое в семье Бобби! Ведь самка гориллы может родить только раз в пять лет, а живут они от силы лет сорок. Как я радовался, как выводил их на богатые едой места, как оберегал от болезней и хищников. И не уберег.
Дети, поставленные на землю, спросонья не сразу поняли, куда попали. Они отчаянно зевали и терли кулаками глаза. Но бездетная Ано их уже разглядела, соскочила с дерева и медленно подошла.
Делия и Арчи с писком кинулись к ней. Ано сперва оторопела от такого натиска, но затем подхватила Арчи, прижала к груди и принялась выискивать паразитов за ушами.
Следом за Ано спустились и другие самки. Они осторожно касались детей руками, нюхали шерсть и неодобрительно фыркали — на малышах еще лежал запах пороха, которого они никогда не чувствовали.
Бонго успокоился и ковырял в носу, с сомнением взирая на эту сцену.
— Это дети. Им нужна семья, — просто и коротко сказал я на рилльясе, — Берегите их.
Бонго замер, прислушиваясь. Я мог измерить частоту его сердцебиения, и диаметр зрачков, но понять, что происходит там, за этими глубоко посаженными черными глазами, в остроконечной голове, не мог. Язык горилл был расшифрован еще до Катастрофы, их жесты, звуки, позы занесены в базу данных. Они все вошли в рилльясу — язык, который я создал за последние полвека. Туда же я включил сотни две новых понятий, которые были раньше им недоступны. Но осознают ли они смысл придуманных мной слов, неизвестно.
Тридцать лет назад стало ясно, что разум горилл развивается — каждое новое поколение было умнее предыдущего. В чем дело, я не знаю. Радиация причиной быть не может, мои датчики фиксируют умеренный радиационный фон, почти довоенная норма.
Но я видел, как риллы начали использовать орудия — палки и камни. Причем не просто, чтобы измерить глубину реки или отпугнуть хищников, а для продуманных действий. Как они все вместе шли в атаку на леопарда, сжимая в руках ветви и камни. Как три гориллы прижимали стволы молодого бамбука, чтобы добраться до нежных побегов — а потом делились друг с другом! Способность к коллективным осознанным действиям, объединенным общим планом с помощью речи — то, что всегда выделяло человека из животного мира. Теперь и не только его.
Они общались друг с другом новыми жестами и звуками, которых я раньше никогда не слышал. Я не могу провести анализ их ДНК, у меня нет оборудования, полевую станцию «Итури» уничтожили солдаты генерала Нсото. Но я уверен, что это уже не гориллы, а новый вид — риллы. Они уже достаточно умны, чтобы выжить без моей помощи, и угрозы со стороны человека для них уже нет.
Точнее, не было до сего дня. Но сердцем они все те же гориллы — чистые, доверчивые, добрые. Как же я могу оставить их, ведь на моих глазах совершается чудо рождения разума из блаженного плена животной жизни?
Месяц назад я видел, как Нбуру — молодой рилл из западной семьи Мванга, бил двумя кусками кремния друг о друга. Бил просто забавы ради, любовался снопами искр, их быстротекущей красотой. Но он высекал огонь!
Я даже скрутил пук сухой травы, — азарт ученого не умер еще во мне, но потом передумал. Не стану подталкивать прогресс и эволюцию, мы слишком часто это делали.
Глава третья
Можно было уходить — детей явно приняли. Но я отступил в лес, и замер, наблюдая, как гориллы ложатся спать. Немного хотелось побыть с ними. Ано со счастьем свежеиспеченной мамаши затащила детей наверх, и после нежного тщательного вычесывания вся троица заснула в обнимку. Остальные самки тоже разбрелись по гнездам. Бонго поворчал немного и завалился спать.
Гориллы любят спать, эти лежебоки дрыхнут до четырнадцати часов в день.
Ночь пришла на широкие склоны Бисоке, накрыла многозвездным шатром горы Вирунги. Я не двигался с места. Над поляной замелькали шаткие тени летучих мышей — наступило время их охоты. Быстрокрылые силуэты выхватывали из воздуха невидимых даже мне насекомых, и сенсоры то и дело оглушали их пронзительные, неслышные человеческим ухом крики.
Тишину влажного леса, полую изнутри от шорохов множества лапок и рук, шепота черной листвы, журчания бесчисленных ручейков, заполнил многоголосый хор поющих светлячков. Повсюду: в кронах деревьев, траве, на всех ярусах леса зажглись их синеватые звезды, словно духи травы и листьев. Они
