росомаха не пытается перебраться на другой берег?
Здесь меня и осенило. А ведь приходит она сюда не случайно. Здесь граница ее владений. Вот и проверяет, не вторглась ли другая росомаха?
Как-то незаметно для себя я размечтался: «Хорошо бы приручить росомаху. Куда я — туда и она. Красивая, послушная. Все понимает. Приехал в совхоз, а вместе со мной этакая зверина! Знакомые от удивления и зависти обмирают, дети следом бегут».
А если, в самом деле, взять да и прикормить зверя. Мясом-рыбой я не богат. Но собрала же она у костра хлебные корки. Даже бумажку, в которую я заворачивал бутерброды, съела. В кладовой у меня хранилась целая наволочка овсянки. Это Шурига решил кормить косарей овсяной кашей и закупил килограммов тридцать крупы. Но с молоком вышла промашка. Луга находятся далеко от совхоза, дорога трудная. Пока молочко везут, оно в простоквашу превращается. Сварю-ка я Роске овсяной каши. Пусть питается. А для аромата буду рыбий жир добавлять. Этого добра у Шуриги целая бутыль припрятана. О том, как она попала к нему, стоит рассказать особо.
В прошлом году два заезжих парня решили поохотиться в верховьях Фатумы. Угодья там богатые: соболь, белка, много горностая. Наняли они вездеход, завезли припасы. И надо же — в первый день наскочили на свежий медвежий след. В поисках места под берлогу он бродил по тайге, заглядывая под завалы и выворотни.
Медведя охотники увидели по другую сторону неглубокой лощины, метрах в ста. Тот стоял спиной к ним и что-то вынюхивал. Переглянувшись, стрелки вскинули ружья — и грянул залп.
Ни одна из пуль зверя не зацепила, но напугался тот крепко. К тому же не успел разобраться, откуда грозит опасность, и поступил так, как поступают все звери, — повернулся и рванул по своему же следу. С удивительной скоростью для неповоротливого на вид животного он пересек лощину и оказался перед охотниками. Один из парней успел спрятаться за лиственницу, другой застыл на месте, дрожащими руками перезаряжая ружье. Увидев человека, медведь от страха рявкнул, ударом лапы отбросил его с тропы и скрылся за деревьями.
На другой день охотники налегке выбрались на трассу и укатили в Магадан. Брошенные на берегу Фатумы матрасы, мешки с провиантом и даже железная печка вскоре перекочевали в хозяйство запасливого Шуриги. Там же оказалась и пятилитровая бутыль рыбьего жира, которым охотники собирались приманивать соболей…
Каша получилась наваристая, ароматная. Я сам съел ложки три. Посолить бы еще. Но нельзя. У отведавшего соленой пищи хищника притупляется обоняние.
Часть каши я выложил у кострища, остатки — на большой плоский камень, ближе к Лиственничному. Намоченной в рыбьем жире тряпкой я провел между кострищем и камнем пахучую дорожку. Когда росомаха отправится осматривать свои владения, то конечно учует ее.
В следующий раз я оставлю подкормку еще ближе к Лиственничному и, в конце концов, подманю зверя к самой избушке.
В первую же ночь к кострищу наведались полевки и попировали всласть.
Через два дня кашу отыскали горностай и заяц. Заяц потоптался у кострища, схрумкал стебелек кипрея и ускакал на сопку. Горностай принялся было есть замерзшую кашу, но тут же решил, что полевки вкуснее. Гибкое его тельце легко проскользнуло в нору, и вскоре в подземном царстве начался переполох: мыши метнулись в узкие отсеки, надеясь, что горностай туда не пролезет. Более проворные выскочили наружу и рассыпались в разные стороны. Лишь самая толстая и неповоротливая полевка не успела спрятаться и попала горностаю в зубы. Маленький хищник выбрался из норы и унес добычу под корни толстой ивы.
Полевки как ни в чем не бывало снова собрались у моей приманки и продолжили прерванный пир.
Через неделю по припорошенным следам горностая примчался соболь, покопался под сухой лиственницей, затем отведал овсянки.
А росомахи все не было. Я уже начал сомневаться в исходе своей затеи. Расстроившись, я несколько дней не появлялся у кострища.
Однажды мы уехали грузить сено на Соловьевские покосы и провозились там чуть ли не до ночи. Возвращаясь домой, я завернул к Фатуме. У самого берега тянулись следы моей Роски. Нашлась, бродяга!
У тальникового куста росомаха остановилась, заглянула в пустое птичье гнездо и направилась прямо к костру. Там она подобрала всю кашу. Даже снег подчистила. Затем по пахучей дорожке отыскала камень. Там она тоже поела и… Что это? Росомаха двинулась к тропинке, которую я вытоптал, гоняя к кострищу и обратно. Выйдя на тропинку, росомаха, умница какая, повернула в сторону Лиственничного. Шла она без опаски, ни разу не задержалась, чтобы оглянуться Или прислушаться. Словно пользовалась этой дорогой всю жизнь.
За пятьдесят шагов до моей избушки она легла на снег и долго там лежала. Снег под ней подтаял и покрылся коркой, на которой светлело несколько коричневых волосков. Ура! Это она. Та самая, что расправилась с лайками Пироговского. Пришла-таки красавица в гости.
От деревни росомаха шла торопливо. Расстояние между следами большое, выволок (снег, выброшенный лапой зверя) длинный. Наверное, выходя на улицу, я сильно хлоцнул дверью. А может, ее вспугнули подъехавшие за сеном машины. Интересно, чего она здесь ждала? Может, добавки? Или хотела посмотреть на чудака, который просто так ходит по тайге и оставляет вкусную еду?
На следующий день я поднялся до рассвета. Приготовленная с вечера овсянка застыла. На этот раз кроме рыбьего жира я пожертвовал росомахе целую банку сгущенного молока. Торопливо позавтракав вареной картошкой, я подхватил ведро и отправился к кострищу.
Светало. С реки наплывал густой туман. Где-то хрипло кричала кедровка, и ей вторил спрятавшийся в зарослях карликовых берез старый куропач. Было зябко и одиноко.
Через реку спланировал черный длиннохвостый глухарь и опустился на болото. Он летает туда каждое утро. А ночует на склоне сопки. Сейчас ему плохо. Уже начались морозы, а снег еще неглубокий. Вот и приходится спать на студеном ветру.
Болото казалось синим от обилия крупных ягод — наиглавнейшего глухариного лакомства. Но птица пристроилась у припавшей к земле ветки стланика и набивала зоб грубой смоляной хвоей. Чем это объяснить, не знаю. Может, глухари тоже болеют ангиной и им вредно есть заледеневшие ягоды. Или хвоя содержит больше нужных глухарю питательных веществ?
Этой ночью у кострища побывал соболь. Наверное, ему снова захотелось каши. Я не очень радуюсь этому посещению. Если ценного зверька здесь застанет Роска — пиши пропало. Она тоже хорошо лазает по деревьям, а дорогой у тебя мех или не очень — ей все равно. Лишь бы мясо съедобным было.
На этот раз раскладываю кашу вдоль тропы. Самую большую порцию оставляю метрах в тридцати от избушки. Во мне крепнет уверенность, что росомаха явится ночью. Она — ночной добытчик. Днем выходит на охоту очень редко.
Сова и выдра
Повадилась прилетать к моей избушке ястребиная сова. Птица маленькая, незавидная.
Ничего хищного в ее облике нет. Всю ночь она промышляла, а с рассветом появлялась в Лиственничном, усаживалась на вершину стоявшей рядом с моей избушкой лиственницы и спала там весь день. Нормальные совы отдыхают в дуплах, забиваются в самую чащобу, а эта, как специально, на виду устраивается. Веточка под ней в спичку толщиной, кажется, вот-вот обломится.
Вот так пристроится сова на дереве и повернется «лицом» к солнцу. И когда на нее посмотришь, она всегда «глядит» на солнце: и утром, и в обед, и вечером. Сидит как неживая. Во дворе машины урчат, люди разговаривают, а она знай себе дрыхнет. Живущие в Лиственничном синички и поползень почти не обращают на нее внимания. Разве что на голову не садятся. Вот ночью сова им спуску не дает.
Не боялись ее и куропатки, собирающиеся на берегу Фатумы. Известно, что куропатки, глухари,
