Как ни легка росомаха, а снег под ней уплотнился, и я могу проследить ее путь через всю наледь. И здесь она шла строго по прямой. Зачем? Может, хотела отсечь себя от преследователей водной преградой, а может, в том краю у нее логово и она торопилась спрятаться?
С противоположной стороны над долиной нависла обрывистая сопка. У ее основания что-то темнеет. Может, это Роска? Вдруг и вправду она? Мороз-то за сорок градусов, а она ранена. Легла отдохнуть и застыла. Как же туда пробраться в валенках?
Неподалеку от наледи отыскиваю поваленную сучковатую лиственницу и разжигаю под ее корнями костер. Здесь же вытаптываю небольшую площадку и выстилаю мелкими ветками. Лыжи оставляю у лиственницы, к наледи буду пробиваться без них.
Еще раз оглядываюсь на полыхающий костер и лезу в воду. У берега не глубоко. Чуть выше щиколоток. Кое-где влагу сковал ледок.
Он стреляет мириадами трещин, но держат. Вскоре вижу, что под сопкой лежит не Роска, а самый обыкновенный камень, с которого ветром сдуло снег. Но продолжаю идти, потому что иначе не узнать, куда девалась росомаха.
Наконец берег. Здесь Роска обкусывала прикипевшие к лапам кусочки льда. На снегу шерстинки и пятнышки крови. Стараюсь убедить себя, что рана не опасная.
От наледи росомаха двинулась на сопку. С крутых склонов недавно сползли две лавины. Может быть, виновницей катастрофы была Роска, потому что след зверя проходит как раз по кромке обрушившегося вниз снега. Лезть вверх опасно — очень круто, да и валенки покрылись льдом.
Возвращаюсь домой.
До вечера просидел в избушке. Читал книжку и посматривал на бегущую вдоль Фатумы тропинку. Казалось, вот-вот на ней появится Роска. Наступили сумерки, я отложил книгу и, не зажигая лампу, все поглядывал в оконце. Луна всплыла над тайгой. До самого крыльца протянулась тень корявой лиственницы. Все ее веточки четко вырисовались на снегу. Только сейчас я обратил внимание, до чего же их много! Если смотреть на луну сквозь эти веточки, она и впрямь кажется запутавшейся в рыбацких сетях золотой рыбкой.
Встреча с вороном
Я ждал Роску всю ночь, а утром надел лыжи и отправился к Березниковому.
Дорога к Березниковому мне хорошо известна. Нужно идти вдоль Фатумы до того места, где в нее вливается неглубокий, но довольно бойкий ручей Маньчук. Когда-то, говорят, здесь было стойбище. Сейчас о нем напоминают лишь черные пятна очагов, обломки выбеленных солнцем оленьих рогов да потемневшие от времени тяжелые лиственничные кресты.
Затем я повернул к лежащему высоко в сопках безымянному озеру, из которого вытекает Маньчук. В озере не водится рыба, но зато здесь почти всегда встретишь снежных баранов-толсторогов. Летом они приходят сюда на водопой, зимой добывают из-под снега траву.
Сразу за озером возвышается двугорбый перевал Верблюд. А за водоразделом и находится Березниковое, и река там другая. Нерестовая. Осенью в ней мечет янтарно-красную икру мальма и еще неизвестная мне желтогубая рыба, которую местные рыбаки называют топь.
По пути вспугнул два огромных табуна куропаток, понаблюдал за баранами да еще встретил ворона.
Обычно эти осторожные птицы держатся от меня подальше. Неторопливо проплывут над тайгой метрах в трехстах от Лиственничного, прокричат грустное «крун-крун» и скроются. Я никогда в воронов не стрелял, но они мне все равно не доверяли. А тут стою в ложбине, любуюсь баранами и вдруг прямо ко мне летит ворон.
— Слушай, может, ты голодный?
Достаю бутерброд, ломаю его пополам. Давай, ворон, замори червячка.
Гляжу, где бы пристроить гостинец, и вдруг замечаю, снег у моих ног взрыт. На свежей пороше угадываются отпечатки больших крыльев. Чуть в стороне чернеет перышко. Что здесь произошло? Может, этот ворон с кем-то дрался? Так с кем же? Ничьих иных следов не видно. А друг с другом вороны бьются только весной.
Снег порушен лишь в одном месте, и ямки довольно глубокие. Наблюдая вполглаза за вороном, снимаю лыжи и начинаю раскапывать слежавшийся снег.
Наконец показался ягель и листочки брусники. Внимательно приглядываюсь к каждой веточке. Ara, вот попался комочек белого пуха. Наверное, где-то здесь беляк. Рискуя остаться без лыжины, — я ею орудую как лопатой, — отваливаю глыбы, за одной из них открывается бок беляка. Пробую вытянуть застывшего зайца, но что-то его держит. Снова копаю. Вскоре лыжина цепляется за коричневую от ржавчины проволоку. Ясно. Здесь была заячья тропа, и кто-то насторожил на ней петлю.
Оставляю добычу, рядом кладу свой бутерброд и отхожу в сторопу. Ворон, описав небольшой полукруг, прогундосил удовлетворенное «крун» и спланировал в яму.
Интересно, как он узнал про зайца? Может, еще осенью заметил бившегося в петле беляка, а приблизиться побоялся. А может, просто летел сегодня утром и учуял зайца под метровым снежным покровом.
Когда-то я работал на опытной станции, на Украине. Рядом с нашим участком был полигон. Там сусликов развелось — тьма. Над ними траки грохочут, а грызунам хоть бы что. Живут да плодятся. Подошло время вызревать дорогой, элитной пшенице — нельзя маленьким обжорам уступать ни единого зернышка. Решили сусликов вывести. Пригласили специалистов, те в норы яду насыпали. А у каждого суслика по нескольку «квартир». Летняя, зимняя, запасная… Поди угадай, в какой грызун живет?
Через два дня приходим — часть нор разрыта, орлы-степняки потрудились. Вот тогда мы и удивились. Птицы разрыли только те норы, в которых лежали мертвые суслики. Пустых не тронули. Как они смогли определить через слой земли, какая нора с добычей, а какая пустая? Теперь вот почти такой же случай с вороном…
Эх, дети!
Избушку в Березниковом строил какой-то чудик.
Подровнял вздувшуюся землю у корней четырех самых высоких лиственниц, возвел между стволами бревенчатые стены и прорубил три окна.
Оставил надпись над дверью: «Человече, береги сей уютный дом. Он строен для отдыха израненной души и измученного тела. Домовладелец Вася».
Потом здесь появились рыбаки. Они расширили нары, заколотили два окна толстой фанерой, пожили до ледостава, оставили после себя десятка два пустых бочек и щетинящиеся гвоздями вешала.
Меня избушка встретила радушно — приоткрытой дверью. А вокруг масса всевозможных следов. Кто здесь только не гулял! Соболь, заяц, горностай. А полевок — бессчетно. Уезжая, рыбаки вылили на мох рассол. Вот зверей и привлекало лакомство.
Я натаскал с болота сушняку, а то уже вечерело.
Когда начал растапливать печку, то неожиданно заметил у самого поддувала след от бараньего копыта. Махонький и до того свежий, словно только-только баран в гости заходил.
Поужинав макаронами с салом, убрал посуду и лег спать. Рыбаки оставили в Васином домовладении штук пять матрасов и гору всякого тряпья.
Сплю тихо-мирно, и вдруг как загремит! Включил фонарик. Топор на месте, одежда на колышках сохнет, чуть в сторонке валенки стоят. На полу — котелок, мыло, кастрюля со всем содержимым и глухариное крыло, которым сметал крошки со стола.
Расставил я посуду на столе подальше от края и снова закопался в матрасы. Лежу, прислушиваясь к
