Прежде чем я упаду

Сразу после этого принесли блюда. Настроение Линдси резко изменилось, когда она облегчила душу, взяв с нас клятву хранить все в секрете под страхом смерти. Она отослала на кухню салат («Можно подумать, я стану давиться этим сеном») и заказала кесадильи с грибами и сыром, буррито со свининой и дополнительной сметаной и гуакамоле, чимичанги на всех и еще по бокалу «Маргариты». Словно с плеч сняли тяжкий груз. Это был лучший ужин за много лет. Мы дружно набивали животы, даже Элли, опрокидывали «Маргариту» за «Маргаритой», выбирая разные вкусы — манго, малина, апельсин, — и смеялись так громко, что как минимум одни соседи попросились за другой столик. Даже не помню, что мы обсуждали, но в какой-то момент Элли сфотографировала Элоди с пшеничной тортильей на голове и бутылкой острого соуса в поднятой руке. В углу снимка можно разглядеть треть профиля Линдси. Она согнулась пополам и хохочет с густо-красным лицом, прижимая ладонь к животу.

После ужина она заплатила за всех маминой кредитной картой, которую ей разрешают использовать только в крайних случаях; перегнувшись через стол, Линдси заставила нас взяться за руки, как во время молитвы, и пояснила:

— Это, друзья мои, был крайний случай.

Мы засмеялись. Мелодраматична, как всегда! Мы собирались на вечеринку в дендрарии, которая по традиции проводится в первые теплые выходные года. Впереди расстилалась ночь. Мы были счастливы. Линдси снова стала нормальной.

Она вышла в туалет поправить макияж, и через пять секунд меня скрутило. Надо было меньше пить и смеяться! Мне в жизни так не хотелось писать. Я рванула в туалет, не переставая хихикать, а Элоди и Элли швыряли мне вслед недоеденные чипсы и скомканные салфетки с воплями: «Не забудь прислать открытку с Ниагарского водопада!» и «Быстрее, не то моча в голову ударит!», так что еще одни соседи попросились за другой столик.

Туалет был рассчитан на одного человека. Я прислонилась к двери, позвала Линдси и одновременно задергала ручку. Наверное, она спешила, потому что толком не заперла дверь, и та отворилась под моим весом. Я ввалилась в туалет, продолжая смеяться и ожидая увидеть Линдси перед зеркалом с надутыми губами и блеском «МАК» в руках.

Вместо этого она стояла на коленях перед унитазом, и остатки кесадильи и буррито со свининой плавали на поверхности воды. Она спустила воду, но недостаточно быстро. Я увидела, как два непереваренных кусочка помидора уносятся в трубу.

— Что ты делаешь? — удивилась я, сразу став серьезной, хотя и так было ясно.

— Закрой дверь, — прошипела она.

Я быстро повиновалась. Шум ресторана как отрезало, наступила тишина.

Линдси медленно поднялась с коленей и уставилась на меня с вопросом:

— Ну?

У нее был такой вид, словно она заранее подбирала аргументы, словно ожидала, что я стану ее обвинять.

— Мне надо пописать.

Глупо, но я больше ничего не успела придумать. Крошечный кусочек буррито прилип к ее волосам, и я чуть не разревелась. Это же Линдси Эджкомб, наша защитница.

— Ну так писай, — с облегчением произнесла она, хотя мне показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то еще — может, печаль.

Так я и сделала. Тем временем Линдси наклонилась над раковиной, сложила ладони лодочкой и напилась воды, перекатывая ее во рту и полоща горло. Забавно: ты думаешь, что во время бедствий все прочее прекращается, ты забываешь ходить в туалет, есть или испытывать жажду. На самом деле это не так. Ты сам по себе, а тело само по себе. Оно предает тебя, грубо и глупо пыхтит, требует воды, сэндвичей и походов в туалет, в то время как мир разлетается вдребезги.

Я наблюдала, как Линдси достает полоску «Листерина» и кладет в рот, чуть морщась. Затем она занялась макияжем, подкрасила глаза и заново нанесла блеск для губ. Туалет был крохотным, но Линдси казалась невероятно далекой.

— Никакая это не булимия, — наконец подала она голос. — Наверное, я просто ела слишком быстро.

До сих пор не знаю, солгала она или нет.

— Не говори девчонкам, ладно? Не хочу, чтобы они переживали из-за пустяков.

— Конечно.

Умолкнув, она сжала губы, надула их перед зеркалом. Затем повернулась ко мне.

— Ты в курсе, что вы моя семья?

Она обронила это небрежно, будто похвалила джинсы, но я поняла: это одно из самых искренних ее признаний. Поняла, что она действительно так думает.

Мы поехали на вечеринку в дендрарии, как и собирались. Элли и Элоди классно провели время, а у меня болел живот, и я корчилась на складной крыше машины Элли. Возможно, еда оказалась несвежей, но у меня было такое чувство, словно нечто пытается прогрызть себе дорогу из желудка на волю.

Весь вечер Линдси была в ударе; тогда она впервые поцеловалась с Патриком. Через три месяца, в конце лета, они занялись сексом. Когда она поведала нам о том, как потеряла девственность со своим парнем — свечи, одеяло на полу, цветы и так далее, — и о том, как прекрасно, что ее первый раз был таким романтичным, мы и глазом не моргнули. Мы наперебой поздравляли ее, выпытывали подробности, признавались, что завидуем. Мы пошли на это ради счастья Линдси. Она пошла бы на это ради нас.

Вот что значит быть лучшими друзьями. Вот для чего они нужны. Чтобы помочь не сорваться в пропасть.

С чего все началось

Линдси, Элоди и Элли я вижу только через час; вероятно, сразу после приезда они поднялись наверх. Да наверняка так и есть, учитывая, что водку они захватили с собой. Я выпиваю три порции рома и сразу хмелею: комната превращается в размытую карусель цвета и звука. Кортни только что прикончила ром, так что я отправляюсь за пивом. Мне приходится контролировать каждый шаг, и, добравшись до бочонка, я на секунду замираю на месте, забыв, зачем пришла.

— Пива?

Мэтт Дорфман наполняет стакан и протягивает мне.

— Пива, — с удовольствием подтверждаю я.

Приятно, что слово получилось так четко; приятно, что я вспомнила, чего хотела.

Я возвращаюсь обратно, замечая реальность лишь краткими вспышками, накромсанной кинолентой: шершавая деревянная стойка перил; Эмма Макэлрой опирается спиной на стену, разинув рот, точно рыба на крючке, возможно, смеясь; огни рождественских гирлянд расплываются и подмигивают. Не знаю, куда я бреду и кого ищу, но внезапно в конце комнаты появляется Линдси, и я понимаю, что оказалась в самой глубине дома, курительном салоне. Мы с Линдси мгновение смотрим друг на друга; я надеюсь, что она улыбнется, но она отводит глаза. Элли рядом с ней наклоняется, что-то шепчет и направляется ко мне.

— Привет, Сэм.

— Спросила разрешения подойти ко мне? — запинаясь, хмыкаю я.

— Прекрати. — Элли закатывает глаза. — Линдси ужасно расстроена тем, что ты наговорила.

— Элоди совсем рехнулась? — киваю я в угол.

Там Элоди трется о Стива Маффина, в то время как он болтает с Лиз Хаммер, как будто Элоди и вовсе не существует. Мне хочется подойти и обнять ее.

Элли медлит, глядя на меня из-под челки.

— Не рехнулась. Ты же знаешь Элоди.

Очевидно, Элли лжет, но я слишком пьяна, чтобы развивать тему.

— Ты сегодня не звонила.

Ну зачем это сорвалось с языка? Я снова чувствую себя изгоем, который пытается прибиться к чужой компании. Минул всего день, а я скучаю по ним, моим единственным настоящим друзьям.

Отпив водки из бутылки, Элли морщится.

— Линдси рвала и метала. Она действительно ужасно расстроена.

— Но мои слова в машине — правда.