Они умели лежать на битом стекле, глотать шпаги, выдыхать огонь и втягивать живот так, что становился, виден позвоночник. Ещё был заклинатель змей, а, точнее, полусонного удавчика, пара акробатов, муж и жена, молчаливые эмигранты из Польши и, собственно, Филипп. Фокусы и волшебство!
Его номер всегда шёл последним. Йоги-арабы, скрестив ноги, садились в глубине сцены и ладонями выстукивали по полу некое подобие барабанной дроби. Гимнасты выносили, обклеенный звёздами из фольги узкий, длинный ящик и тут, скрестив руки на груди, появлялся Филипп. В красном плаще и цилиндре. Он кланялся и щёлкал пальцами. Из-за занавеса, на задних лапах, выбегала собачонка породы Теломиан, неся в передних лапах ножовку. Наш фокусник укладывал собаку на спину в ящик и накрывал крышкой. Теломиан просовывала в специально вырезанные отверстия лапы и уже начавшую седеть голову. Филипп принимался медленно пилить ящик посередине, а собака тем временем, улыбалась зрителям и радостно болтала всеми четырьмя лапами. Распилив собаку, фокусник кричал «Оп-ля!». Опять появлялись гимнасты и каждый уносил свою половинку распиленного Теломиана. Филипп на мгновение исчезал за занавесом и появлялся вновь, ведя за лапу, целую и невредимую собаку. Представление заканчивалось. Немецкие старушки веселились и бросали на сцену монетки, а их седовласые спутники салютовали труппе стаканчиками с ромом.
Этот номер, нехитрый реквизит и двух Теломианов Филипп купил, а точнее, обменял на часы и три бутылки виски у татуированного старика малайца, отбывающего на родину. Секрет фокуса был прост. Ящик состоял из двух отделений. В одно первый Теломиан укладывался ещё за сценой, в другое, второй, уже на глазах у публики. Затем, первый просовывал в отверстия задние лапы, а второй, соответственно, передние лапы и голову. Филипп же пилил посередине. Очень просто.
Ясно, что пилкой собак много денег не заработаешь, но их вполне хватало, что бы продержаться до осени. А в октябре Филиппа уже ждало место в автомастерской, где он планировал проработать до весны, поднакопить деньжат и встретить новый курортный сезон с лицензией аквалангиста-инструктора и новёхоньким снаряжением. Однако, Теломианы, как говорится — подкинули проблем. Первые две недели они вели себя безукоризненно, но в начале третьей выдвинули ультиматум.
— Хочу шёлковую шапочку с кисточкой и красный ошейник, — сказала та, кто в номере была Головой.
Надо сказать, что Филипп не озаботился дать собакам имена, а называл их соответственно занимаемому в ящике месту — Голова и Попа.
— А мне ботиночки. Ботиночки хочу! — заверещала Попа.
— Девицы, — Филипп в это время, как раз надевал свой факирский плащ, — давайте так. Работаем до осени, затем я покупаю вам шапочки, поясочки, ботиночки и весело расстаёмся. Хотите, пристрою вас в «хорошие руки», хотите, просто разбежимся.
— Сейчас. Сейчас хотим! — заблажили Голова и Попа.
— Отстаньте, идиотки. Сейчас работаем.
Но, всё оказалось не так просто. Казалось, что собаки смирились и номер пошёл своим чередом, до того момента, пока Филипп не начал пилить ящик. Вместо того, что бы улыбаться публике, Голова пронзительно взвизгнула, а задние лапы растопырились и напряглись. Филипп угрожающе взглянул в наглые круглые глаза Теломиана и вновь толкнул ножовку вперёд. Голова заорала так, что кто-то из зрителей уронил свой стакан.
— Заткнись, сука — прошипел Филипп, и продолжил пилить.
Голова завизжала, задние лапы забились в конвульсиях, из перекошенной мукой пасти потекла пена, а Филипп пилил всё быстрее, стараясь закончить превратившийся в кошмарный бред номер. Старушка в белых брючках, сидевшая ближе всех, вскочила на ноги, схватилась рукой за сердце и начала заваливаться на стол…
Затем арабы держали порывающегося убить собак Филиппа за руки, затем был скандал с менеджером отеля, затем сидели у костра на берегу и пили вино из пакетов. Теломианы, лишённые ужина, мрачно сидели поодаль.
— Снимаем номер, — мрачно сказал Заклинатель Змей, он же негласный руководитель труппы.
Все согласно покивали.
— Нельзя ли Вас, мсье фокусник, извините, не знаю Вашего имени на несколько слов, — в освещённый костром круг вошёл седовласый господин в кремовом костюме. — Эжен Маркс — представился он. — В некотором роде, импресарио.
— Говорите здесь, — Филипп опасливо придвинулся к своим.
— И, всё же, позвольте настоять, — добро улыбнулся Маркс. — Буквально две минуты.
Филипп, отряхиваясь, встал, позволил взять себя под руку, и они неспешно тронулись вдоль кромки воды.
— Видите ли, дорогой мой, — начал кремовый Маркс, — я представляю некий закрытый клуб, созданный очень, заметьте, очень влиятельными джентльменами. Как вы можете догадаться, всё очень пристойно и строго. Разумеется, никаких девочек и прочих фривольностей. Однако, иногда приглашаем, выступить артистов, работающих, скажем так, в нетрадиционных направлениях. Понимаете меня? Что-то типа вашего сегодняшнего номера. Такой жанр чёрного юмора.
Филипп растерянно кивнул.
— Дорогой мой, — Маркс прикурил папиросу, — давайте не будем зря тратить время. Ведь вы здесь зарабатываете монет десять?
— Двадцать пять, — голос Филиппа предательски дрогнул, и он покраснел от стыда.
— Я предлагаю, — Маркс затянулся папиросой, — сто за одно выступление…
В гримёрной клуба Филиппа встретили подчёркнуто холодно, но вежливо. Мятый красный плащ заменили на чёрный шёлковый, покрыли лицо белым гримом и напомадили волосы. Номер прошёл, как по маслу. Голова вопила и брызгалась пеной, Попа агонизировала. Зрители сидели бесшумно, а в конце благодарно аплодировали. Господин Маркс предложил подписать контракт на полгода. А вечером, бесстыдно глядя ему в глаза, Теломианы выдвинули новые условия.
— Мы всё слышали про сто монет, — начала Попа.
— Теперь мы едим только свежее мясо. Три раза в день, — продолжила голова.
— И не больше одного выступления в неделю!
— И две шёлковые шапочки!
— И два ошейника!
— Красных!
— Остановитесь, девицы, — холодно улыбнулся Филипп. — Один нюанс. Господин Маркс интересовался, нельзя ли номер сделать пореалистичнее. Типа, без обмана. На одно выступление нужна будет только одна собака. Триста монет.
— Я не очень-то поняла, — испуганно улыбнулась Попа.
— Ты же не пойдёшь на это, дорогой? — занервничала Голова. — Мы же, команда, Филипп! Зачем такие крайности? Кстати, а почему обязательно собака? А, может быть кошка? Представь! Мы с Попой двуручной пилой распиливаем кошку…
— И обе в шёлковых шапочках, — радостно закивала Попа.
История австрийской гончей начинается с легенды. В августе 1683 г турки атаковали Вену, доблестные венцы под руководством графа Штархембергса смогли героически отразить натиск врага. Но, было ясно, что положение окруженного города безнадёжно. Вена нуждалась в помощи. Георг Франц Кольшицкий был избран курьером, чтобы просить помощи у Карла фон Лотрингена. Кольшицкий смог пробраться через вражеский заслон. Помощь пришла вовремя, войска Карла совместно с войсками польского короля Яна Собиски освободили Вену. Турки бежали. Как спасителю Вены, Кольшицкому предложили выбрать себе награду, но он отказался от золота, оружия и других даров, и попросил лишь небольшой отряд для преследования турок… Отряд не вернулся. Через неделю к воротам Вены добралась израненная лошадь Кольшицкого. Рядом с ней шла гончая неизвестной ранее породы. От неё и пошёл род австрийских гончих, которых в Австрии до сих пор называют Гончими Кольшицкого.
По-испански «alano» означает «бульдог», но эта порода упоминается под различными именами: чато (chato — курносый), чато де преса (de presa — собака, применяемая для травли), перро де преса эспаньол,
