после их смерти наследники.
— Твой папа богатый, он тоже тратит все свои деньги на добрые дела?
— Я не уверен; знаю только, что он дает мне все, что я захочу. Я собираюсь поговорить с ним об этом, когда поеду домой. Во всяком случае, я подам ему хороший пример, — и Томми был так серьезен, что Нат не посмел улыбнуться, но сказал почтительно:
— Ты ведь очень много сможешь сделать на свои деньги, правда?
— Это и мистер Баэр сказал и обещал давать мне советы, как с пользой их потратить. Я собираюсь начать с Дэна, а в следующий раз, когда накоплю около доллара, сделаю что-нибудь для Дика, он отличный парень, а у него только цент в неделю на карманные расходы. Он не может много заработать, понимаешь, так что я собираюсь о нем позаботиться. — Добросердечный Томми горячо жаждал начать осуществлять свои планы.
— Я думаю, это хорошая идея, и я тоже больше не буду копить на скрипку. Я собираюсь подарить Дэну сачок, а если деньги останутся, сделаю что-нибудь приятное для бедного Билли. Он любит меня, и хотя он не бедный, ему будет приятно получить от меня маленький подарок, так как я лучше других могу выяснить, чего ему хочется. — И Нат задумался о том, сколько счастья могут принести его драгоценные три доллара.
— Пойдем и спросим мистера Баэра, нельзя ли тебе поехать в город со мной в понедельник после обеда, чтобы ты мог купить сачок, пока я буду покупать микроскоп. Франц и Эмиль тоже поедут. Мы все вместе побегаем по магазинам и отлично проведем время.
Мальчики ушли рука об руку, обсуждая новые планы с забавной важностью, однако уже начиная чувствовать приятное удовлетворение, которое приходит к тем, кто пытается, пусть и в скромной мере, быть земным провидением для бедных и беспомощных и золотить свою лепту золотом благотворительности, вместо того, чтобы прятать туда, куда могут вломиться воры.
— Давай влезем на иву и отдохнем, пока перебираем листья, здесь так прохладно и приятно, — сказал Деми, возвращаясь вместе с Дэном домой после долгой прогулки в лесах.
— Хорошо, — кивнул Дэн, который был немногословен, и они влезли.
— Почему осиновые листья дрожат больше, чем у других деревьев? — спросил любознательный Деми, уверенный, что получит от Дэна, как всегда, исчерпывающий ответ.
— Они висят иначе. Видишь, черешок листа, там, где он подходит к самому листу, наклонен в одну сторону, а где к ветке — в другую. Поэтому малейший порыв ветра заставляет лист трепетать, а вот у вяза листья висят прямо и держатся почти неподвижно.
— Как интересно! А эти? — и Деми взял в руки веточку акации, которую отломил с кустика на газоне — так она была красива.
— Эти закрываются, когда их трогаешь. Проведи пальцем вниз посередине черешка и посмотри, как листья закрутятся, — сказал Дэн, разглядывавший в это время кусочек слюды.
Деми провел пальцем по веточке — маленькие листики тут же закрылись, так что, казалось, остался один ряд листиков вместо двух.
— Мне нравится! Расскажи мне и про остальные. Что это за лист? — спросил Деми, взяв новую веточку.
— Это лист тутового дерева, его еще зовут шелковицей. Такими листьями кормят шелковичных червей. Они едят и едят, а потом начинают заматывать себя в кокон. Я был один раз на шелковой фабрике, и там вдоль длинных комнат шли полки, покрытые листьями, и черви поедали их так жадно, что шелест слышался. Иногда они так много едят, что умирают. Скажи это Стаффи, — и Дэн засмеялся, взяв кусочек камня, покрытого лишайником.
— А это коровяк! Я кое-что об этом листе знаю: феи накрываются ими как одеяльцами, — сказал Деми, которому все еще нравилось немного верить в существование маленького зеленого народца.
— Если бы у меня был микроскоп, я показал бы тебе кое-что покрасивее фей, — сказал Дэн, думая о том, появится ли у него когда-нибудь это желанное сокровище. — Я знал одну старушку, которая носила листы коровяка на голове, так как у нее болело лицо. Она сшивала их вместе и носила как чепец.
— Забавно! Это была твоя бабушка?
— У меня никогда не было бабушки. Та старушка была довольно странной и жила одна в маленьком полуразвалившемся домике с девятнадцатью кошками. Люди называли ее колдуньей, но она не была никакой колдуньей, хотя выглядела как старый лоскутный мешок. Она была очень добра ко мне, когда я жил в том городке, и позволяла мне приходить и греться у ее очага, когда мне плохо приходилось в богадельне — люди там бывали ко мне жестоки.
— Ты жил в богадельне?
— Недолго. Впрочем, неважно, я не хотел говорить об этом, — и Дэн резко прервал свой необычный приступ общительности.
— Расскажи, пожалуйста, о ее кошках, — сказал Деми, чувствуя, что задал неприятный вопрос, и сожалея об этом.
— Что тут рассказывать? Просто у нее их было полно, и она держала их ночью в бочке, а я иногда спотыкался о бочку и опрокидывал ее, и тогда они разбегались по всему дому, а она ругалась и ловила их, и загоняла обратно, шипящих и воющих как фурии.
— Она к ним хорошо относилась? — спросил Деми с заразительным детским смехом, приятным для слуха.
— Думаю, что да. Бедная старушка! Она собрала всех бродячих и больных кошек в городке, и когда кому-нибудь требовалась кошка, он шел к мамаше Уэббер, и она разрешала им выбирать кошку любой породы и любого цвета, какую только захотят, и просила лишь девять пенсов и радовалась, что еще у одной из ее кошечек будет хороший дом.
— Я хотел бы познакомиться с этой мамашей Уэббер. Она все еще живет в том городке?
— Она умерла. И вся моя родня умерла, — сказал Дэн коротко.
— Жаль, — и Деми сидел с минуту в молчании, размышляя, какую безопасную тему можно затронуть дальше. Он чувствовал, что, возможно, не совсем тактично продолжать разговор о покойной леди, но его очень интересовали кошки, так что он не смог удержаться и мягко спросил:
— Она лечила больных кошек?
— Иногда. У одной была сломана нога, и она привязала ей палочку, и все срослось, а у другой были судороги, и она лечила ее травами и вылечила. Но некоторые из них умирали, и тогда она хоронила их, а тех, которые были неизлечимы, она убивала их, не причиняя им страданий.
— Как? — спросил Деми, чувствуя, что было какое-то особое очарование в этой старушке и что ее кошки были объектом шуток, так как, говоря о ней, Дэн слегка улыбался.
— Одна добрая леди, любившая кошек, научила ее, как это делается, и дала ей все необходимое, а потом присылала ей своих собственных кошек, когда их требовалось усыпить. Мамаша Уэббер клала губку, смоченную эфиром, внутрь старого ботинка, а затем совала кошку головой в ботинок. Эфир мгновенно усыплял ее, а потом кошку топили в теплой воде, прежде чем она успевала проснуться.
— Надеюсь, кошкам не было больно умирать. Я расскажу об этом Дейзи. Ты повидал так много интересного! — сказал Деми, и задумался о богатом жизненном опыте мальчика, который долго бродяжничал и сам заботился о себе в большом городе.
— Иногда мне жаль, что я все это видел.
— Почему? Разве тебе не приятно вспоминать?
— Нет, я хотел бы забыть.
— Да, необыкновенно трудно управлять своими чувствами и умом, — сказал Деми, обхватывая колени руками и глядя вверх, на небо, словно ожидая оттуда сообщения на свою любимую тему.
— Чертовски трудно… нет-нет, я не хотел… — и Дэн закусил губу, так как запретное слово сорвалось у него с языка вопреки его воле, а он хотел быть особенно осмотрительным в разговоре с Деми.
— Я буду играть, что я не слышал этого слова, — сказал Деми, — а ты, я уверен, больше его не скажешь.
— Не скажу, если только удастся. Мне хотелось бы забыть все такие слова. Я изо всех сил стараюсь забыть, но пользы от этого, похоже, немного. — Дэн выглядел обескураженным.
— Польза есть. Ты уже не употребляешь так много плохих слов, как раньше, и тетя Джо довольна.
