— У меня такое же ощущение. Правда, минуту назад мне показалось, что слева, в устье ущелья, как будто зажегся огонек…
— Это горы, кварцевые вкрапления, они иногда горят не хуже вот этих звезд, — Шторм мотнул головой. — Подождем Гулбе, он должен найти подходящий спуск…
Наступило молчание, которое было нарушено шуршанием нового камуфляжа, когда Путин вытянул затекшую ногу.
— А мне кажется, нам надо дождаться дня, — сказал президент. — Днем все, как на ладони… И если они действительно ждут столь высокого гостя, завтра здесь будет страшный ажиотаж.
— Согласен, но нам лучше бы быть поблизости к месту встречи и вообще… И днем здесь будет пекло. Эх, черт, хорошо бы иметь ковер-самолет, — и Шторм снова прилип к биноклю.
— Не исключается, что они уже сменили дислокацию, — в голосе Путина сквозило заметное сомнение.
— Не думаю, второго столь глухого места трудно себе представить. Я нутром ощущаю их присутствие. Они, щитомордники, здесь и чувствуют себя, как у Аллаха за пазухой…
…Гулбе со Штормом-младшим и Изербековым пробирались вдоль ущелья, к его южной границе. В метрах трехстах, где наметилось заметное понижение гряды, они увидели опасную, почти незаметную, трещину, и куда едва не свалился нетерпеливый Изербеков. Буквально в последний момент Гулбе схватил его за погон автомата и оттащил от змеей притихшей расщелины. Они пошли вдоль нее, лавируя меж валунов и огромных, времен ледниковых периодов, скальных сколов. Ближе к ущелью расщелина размывалась, теряла контур и глубину.
Шторм снял с плеча бухточку страховочного троса и конец протянул Изербекову. Гулбе поднес палец к губам — мол, молчи и так ясно, что хочешь сделать. Однако, взяв трос у Шторма, он сам направился в сторону ущелья. Изербеков дважды опоясавшись вторым концом троса, уперся ботинком в валун и изготовился к натяжению.
Гулбе уже скрылся из глаз, и прошло более пяти минут, а трос как лежал так и продолжал спокойно лежать на белесых камнях. Шторм, вытянув шею, прислушивался к ночи, но ничего кроме отдаленного цикадного напева она не несла. Он сделал несколько шагов в направлении ущелья и снова застыл, внимая безмолвию. Ему знакома такая благодушная, обманчивая тишина.
Он никогда не забудет Аргунского ущелья, когда вот так же, в группе, они шли в разведку и двое дозорных первыми скрылись за нависшим каменным выступом… Была такая же ночная застылость, разве что не цикады ее ворошили, а отдаленные пулеметные очереди и взрывы гранат — это собровцы из Томска добивали взятую в кольцо банду афганца Заура… И вот когда они обошли этот каменный выступ, увидели своих ребят, лежащих рядом со своими головами… Все произошло беззвучно и так быстро, насколько быстро кинжал способен отсечь человеческую голову…
…Виктор Шторм после каждых трех-четырех шагов останавливался и пытался понять, что же эта ночь от него хочет. Он даже поправил наушник, однако это ничего не изменило: цикады хоть и настырно, но мерно выводили свои однообразные рулады и создавалось впечатление, что весь мир создан исключительно для них, для их бестолкового пения… И вдруг он уловил тень, она дважды мелькнула на фоне скалы и через мгновение он увидел Гулбе. Капитан передвигался большими расчетливыми шагами, ставя ноги на крупные плоские камни. Шторм услышал прерывистое дыхание. Гулбе махнул рукой, давая понять, что надо отходить.
Известие, которое принес Гулбе, было нерядовым: на нисходящей части ущелья он обнаружил чеченский блокпост, который контролировал южную часть ущелья.
— Расскажи поподробнее, — попросил Шторм-старший Гулбе. — Сколько там человек, какое вооружение, какие подходы?
— Каменная кладка на уровне почти человеческого роста… Для троих, максимум, четырех человек. Ленточный крупнокалиберный пулемет, у стены, как дрова, сложены гранатометы… Обыкновенные наши «мухи»… Я видел двоих боевиков неопределенного возраста — длиннобородые, в таком же, как мы, камуфляже. Но что примечательно: разговаривая, не таятся… словно у себя дома… Собственно, я их и вычислил по разговору… и дыму. Эту вонь я почувствовал метров за тридцать, наверняка курят какую-то травку.
— Возможно, такой же блокпост находится и на противоположной стороне ущелья, — предположил Шторм, — и, как симметричный вариант, по два — в северной его части. Но нам надо решать, что делать с этим постом? Брать сейчас или…
— Я думаю, надо подождать до утра, — голос у президента звучал хоть и приглушенно, но отчетливо. — Ликвидация одного поста нам ничего не даст, я не вижу дальнейшего развития… А днем можно лучше рассмотреть позиции…
— Согласен, хотя есть одно «но» , — сказал Шторм-старший и, обращаясь к Гулбе: — Айвар, дай задание Виктору или Махмуту, чтобы выяснили время, когда сменяется пост.
— Я уже распорядился, — с готовностью ответил Гулбе. — Изербеков с Виктором сейчас там, — латыш вытянул в сторону руку, указывая направление.
— Есть одно «но» , — продолжал прерванную мысль Шторм, — и оно заключается в том, что время играет не в нашу пользу. Я боюсь, что уже завтра может прилететь афганская птаха и у нас не останется времени, чтобы подготовить силки…
Наступила пауза, в которой по-прежнему господствовало хоровое пение цикад.
— Если, конечно, она прилетит. Но в любом случае, мы должны здесь установить буи, — сказал Путин. — Но прежде необходимо на сто процентов убедиться, что это как раз то место, ради которого мы сюда пришли.
— А мы сейчас в этом убедимся…
Шторм поднялся и отошел к Воропаеву, который вместе с Калинкой и Бардиным находился в дозоре со стороны подлеска.
— Олег, мы сейчас с первым лицом немного отлучимся, а вы тут смотрите в оба, — Шторм развернулся и ушел в темноту.
Замысел Шторма был прост: выйти к северной границе ущелья и попытаться разузнать обстановку.
Они пошли втроем: Шторм, Путин и Щербаков.
«Время бежит, а мы еще ничего не сделали», — одолевали мысли президента.
Его телохранителя снова начала мучить зубная боль, и ему еще нестерпимее хотелось курить.
Ночь близилась к рассвету и звезды, как и всё перед своим концом, засияли еще ярче и красочнее. Шедший впереди Шторм вдруг остановился: левая нога, ощутив что-то лишнее, замерла и все внутри него тоже замерло. Он догадывался, что это было: присев на корточки, и прикрыв ладонью фонарик, посветил. Поперек подъема ноги струилась стальная проволока, уходящая концами в завалы камней.
— Отойдите, — тихо сказал Шторм, и Путин с Щербаковым осторожно отступили назад.
Щербаков всей тяжестью надавил на плечи своего шефа и заставил того лечь на землю. Острые камни терзали ляжки и кисти рук, грудь спасал бронежилет. Президент попытался спихнуть с себя телохранителя, однако тот еще теснее прижал его к земле.
Казалось, время затаилось и Щербаков начал про себя вести счет. Так он делал всегда, когда смертельная опасность оказывалась от него на расстоянии вытянутой руки и страх помимо воли одолевал все его существо. Он досчитал до двадцати и понял, что взрыва не будет.
Президент был недоволен, но отчитывать своего охранника не стал. Лишь сказал: «Я когда-нибудь загнусь, но не от пули террориста, а от твоих медвежьих объятий…»
Подошедший Шторм смятым голосом объяснил, что они наткнулись на «элементарную растяжку» , которую он не стал разминировать. Между прочим, подчеркнул полковник, боевики в ловушке использовали две противопехотные мины МОН, каждая по два килограмма взрывчатки.
Через несколько метров они вновь едва не угодили в западню. Это была не очень тщательно замаскированная яма и выдали ее еловые, уже подсохшие ветки, накиданные поверху. Они даже в ночи выделялись на белесых камнях. Когда Шторм, отодвинув в сторону ветки и поднял несколько небольших камней, пальцы нащупали хлипкие деревянные поперечины. Под ними чернел провал. В свете карманного фонарика они увидели неглубокую, сантиметров на восемьдесят, выемку, в которой хищно поблескивала туго натянутая стальная струна, соединенная с фугасным снарядом. Рядом с ним — две канистры…
