перед ним. Но когда он осторожно приоткрыл дверь и шагнул за нее, взгляд уперся в огромную, никак не меньше, чем в Большом театре, хрустальную люстру. Слева, на стене, в металлическом наморднике, горела лампочка, но ее свет полностью поглощался люстрой..
Он оказался в довольно обширном помещении, сплошь заставленном солдатскими кроватями. На стенах — большие красочные портреты, среди которых знакомые лица — Барса, Тайпана, Гараева и главного туза — Эмира, в чалме и с автоматом в руках.. На черном полотнище — скрещенные сабли, а под ними арабская вязь… Все койки были застланы коврами, на некоторых из них лежали черные каракулевые бурки и папахи.
Воропаев прошел вдоль рядов кроватей, спустился на три ступеньки вниз и завернул за скальный, ничем не прикрытый угол. Ни малейших следов присутствия людей. И каково же было его удивление, когда гнетущую тишину нарушили странные звуки, которые, впрочем, не могли принадлежать людям. Он прошел еще пару метров и открыл низкую дверцу: за решеткой увидел двух баранов, которые, видимо, тоже почувствовав присутствие человека, жалобно заблеяли. Их глаза с радужным окоемом тупо смотрели на него и Воропаев понял, что жертвенное заклание отменяется.
Пройдя еще несколько метров, он попал в столовую, — во всяком случае, об этом говорил большой накрытый металлической, возможно, серебряной посудой стол. Одиноко поблескивали высокие с изогнутыми узкими горлышками и ручками кувшины, большие блюда были заполнены разнообразным набором фруктов. У Олега началось сильное слюноотделение и он, подойдя к столу, взял с блюда грушу и надкусил ее. Рот наполнился сладким соком, и он ощутил несказанное блаженство. Он взял еще одну грушу и яблоко и положил их в подсумок для гранат. Он помнил об Изербекове…
Он стоял у стола и задавал себе вопрос: куда могли подеваться обитатели подземелья? Где Гулбе с Виктором Штормом? Почему такая тишина и нигде не слышно выстрелов?
Рука непроизвольно легла на спинку одного из стоящих стульев: она была непомерно высокая, обитая цветастым ковровым материалом. Он насчитал тринадцать стульев. За столом — раскрыв зёв, еще дымился камин… Шаги скрадывала подстилка с большим ворсом и нога в нем утопала по самую щиколотку.
Он не стал задерживаться и вышел из столовой. Подойдя к еще двум дверям, рывком распахнул одну из них, а сам отпрыгнул в сторону, к стене. Но это был обыкновенный душ с четырьмя смесителями, за второй дверью — туалет, выложенный кафелем, вдоль задней стены — ряд унитазов…
Пройдя еще несколько метров, он вдруг замер: послышался звук, непонятный и неизвестно откуда исходящий. Нигде больше дверей не было, но ниша в стене показалась ему подозрительной. Он вошел в нее и увидел в полу квадрат с утопленной скобой-ручкой. Присев на корточки, Воропаев весь превратился вслух и отчетливо услышал слабое покашливание. Он рывком приподнял крышку: в яме метр на полтора, в скукоженной позе, полулежало существо, отдаленно напоминающее человеческое. Огромный, обтянутый желтой кожей череп и такие же огромные пустые глаза взирали в темноту. Рука попыталась подняться, но цепь, к которой она была прикована, не позволила этого сделать. Человек был настолько истощен, что скорее напоминал мумию, в которой по каким-то незнакомым человеку законам еще теплилась искорка жизни.
— Кто ты? — спросил Олег и взял человека за руку. — Я свой, русский…
Он видел, как человек, открывая рот, пытался сложить слова, но вместо этого из горла выходил сдавленный клекот. Однако глаза как будто стали осмысленнее, они на мгновение закрылись и Воропаев увидел, как через веки просматриваются зрачки. Это его поразило… Он взял пленника под мышки и почувствовал его невесомость. Он был легче малого ребенка. Но унести он его не смог: ноги у пленника тоже были скованы цепью и Олег уложил человека на место. И вдруг Воропаев услышал тихие, невнятные, как будто склеенные липкой слюной слова: «Я генерал… русский, два года здесь…»
Воропаев силился вспомнить фамилию генерала, о котором так много писали газеты, но, видимо, увиденное вышибло из него способность вспоминать.
— Мы вернемся за вами, — Олег ощутил свою беспомощность да и время было не с ним. Вытащив из кармана яблоко с грушей, он положил их рядом с черепком, в котором на донышке была вода, и отступил на шаг. Он больше не в силах был смотреть на этого до предела измордованного жизнью человека.
Но когда он бежал по коридору, чтобы вернуться назад, позади раздались выстрелы, крики, суматоха… Он прислонился к стене и снял предохранитель. Из-за угла, за которым угадывалась скала, появились люди и он, к своему облегчению, увидел Гулбе с Виктором Штормом. Они вели, или, вернее, тащили за руки упирающегося человека. Он все время подгибал колени, скалил зубы, которые белой стрелкой прорезали густую черную бороду.
— Здесь я, «Алик» , — предупредил товарищей Воропаев. — Кто этот мудак, ради которого вы тут застряли?
Когда они подошли ближе, Гулбе, отдыхиваясь, произнес:
— Этот выползень прошлым мартом со своими гаденышами уложил целую роту…
— Вы лучше посмотрите вон туда, там наш генерал загибается.
Боевика уложили лицом в землю, ему на спину ступила нога Воропаева. Ствол автомата он уткнул ему в затылок. Гулбе со Штормом отошли к яме, где сидел закованный человек.
— Он готов… умер, — сказал возвратившийся Гулбе. — Тут мог быть только один генерал… генерал Цвигун…
— Да я только что с ним разговаривал, — у Воропаева тоже что-то случилось с голосом. Он вернулся к яме и, действительно, человек откинув свой неправдоподобно огромный череп к стене, широко раскрыв рот, словно он кого-то звал на помощь, не подавал признаков жизни. — Эх, старина, мать твою так-перетак, ты что же, не выдержал встречи со своими… — Тугой комок подкатил к горлу и Воропаев, чтобы снять невыносимую с души маяту, присел на корточки, утопил голову в колени и разрыдался. Потому что на мгновение он сравнил страдания этого человека с теми, которые выпали на его долю. В припадке бешенства Воропаев, подняв ствол автомата, направил его в сторону раздражавшей его люстры. И стрелял до тех пор пока не угас последний светильник и не оборвался трос, поддерживающий ее на весу. Люстра с грохотом упала на пол и последние стеклянные висюльки, сохранившиеся от пуль, звонко разлетелись по углам.
Они уже подходили к лестнице, когда услышали наверху стрельбу.
— Да пристрелите вы эту суку, — Воропаев указал автоматом на пленного боевика. — Слышите, возвращается его отряд, сейчас будет не до него…
— Мы не можем его убивать, Гараев должен всю оставшуюся жизнь провести за решеткой.
— Наивняк, боюсь, что прежде тебя съедят земляные черви, — Воропаев кинулся по лестнице наверх, где Изербеков уже вел бой с входящими в ущелье боевиками.
Гулбе подтащил пленного к лестнице и наручниками приковал его к перилам. Вместе с Виктором они тоже побежали наверх.
…Так получилось: Изербеков, намерившийся сообщить о возвращении боевиков на базу полковнику Шторму, был на половине пути к овальному входу, когда услышал конское ржание и скорее почувствовал, чем увидел, спускавшихся в ущелье людей. Он повернул назад и, путаясь ногами в кустах можжевельника, устремился к тому месту, где находились гранатомет и миномет, принадлежащие боевикам. И опять ему пришлось переступать через тела убитых и опять внутри него что-то запротестовало, но страх и опасение, что он не успеет занять позицию, гнали его вперед.
Станину гранатомета покрывала обильная роса, руки соскальзывали с металла. Однако ободряло то, что коробка с выстрелами была на месте и оставалось только выбрать нужный азимут. И когда он развернул гранатомет, уселся у его затвора, широко раскинув в сторону ноги. Автомат положил рядом, ладони тщательно вытер о штанины.
Он видел как впереди вспыхнул огонек, возможно, кто-то из боевиков прикуривал, услышал цоканье копыт, разговор, смех и речь, которую, он хорошо понимал. И он подумал — почему они так беспечны, почему идут в открытую, и неужели у них не было связи с теми, кто находился под скалами? Но ведь и они с Воропаевым тоже не могли соединиться со своими… хотя почему не могли, ведь возможен был и другой вариант… Возможно, просто не с кем было соединяться? От этой мысли холодок прошел по спине и Махмут взялся за поручни гранатомета.
Ствол был задран кверху и он его выправил в горизонтальное положение. Или почти в горизонтальное. И когда, как ему казалось, до цели оставалось метров триста, а может, и того меньше, он начал стрелять, на несколько градусов смещая ствол гранатомета то влево то вправо. Отдача была тугой, тренога не имея под
