Действительно, чего уж там морочить человеку голову, не на Марс же он улетел, находится в пределах России… Да, в пределах европейской части Федерации, не далее как за тысячу верст от столицы, в теплых краях, где зеленое море, высокие пальмы и умиротворяющий стрекот цикад. Но не может же он ей сказать всю правду: что в назначенное время группу Шторма не дождались в условленном месте. Туда добрался только один человек, назвавшийся Мирченко, агент Сайгак, который и попросил командира встречающей разведгруппы соединить его с ним, главой правительства Касьяновым. И ничего удивительного в этом не было: у них с президентом такая договоренность — в крайнем случае сам Путин или кто-то из его людей по паролю выходят на прямую связь с главой правительства. И, видимо, такой крайний случай наступил.
Касьянов позвонил и, когда вошел помощник, велел ему соединить с Путиной.
Голос у женщины был спокойный, даже очень спокойный, что иногда происходит при крайней взвинченности. Он дал ей высказаться, речь шла о том же: связи нет, третий день не может до Володи дозвониться и теперь не знает, что и думать. Пока она говорила, Касьянов собирался с духом, ибо такой разговор требовал определенного мужества. И врать нехорошо и правду сказать нельзя.
— Людмила Александровна, он в горах, вы же сами знаете его страсть — лыжи… Мы туда тоже звонили, но, видимо, испортилась погода, сильный снегопад, связь нарушена…
— Но он мог бы позвонить по сотовому телефону…
— В том-то и дело, что там нет ретрансляторов сотовой связи… Если бы была такая возможность, не было бы и речи… Ради Бога, успокойтесь и ничего плохого не думайте. Он не один, в обиду его никто не даст, поэтому… — но Касьянов не договорил, потому что услышал всхлипы, за которыми прозвучало размытое «извините, пожалуйста» и гудки…
Через сорок минут у него в кабинете собрались силовики, но перед тем как встретиться с ними, Касьянов провел встречу с Патрушевым. С этим человеком у Путина особо дружеские отношения да и по принадлежности его ведомство должно первым повлиять на ситуацию.
— Я был против такой авантюры, — без увертюр сказал Патрушев. — Конечно, это смелый ход, но очень опасный…
— Надеюсь, вы его подстраховали? Какие-то меры приняли, если вдруг ситуация выйдет из-под контроля.
— Разумеется, подстраховали… У нас со Штормом была договоренность — если они 13 августа не дадут о себе знать, то есть не выйдут в пункт сбора, то на помощь им высылается разведывательно-поисковая группа… Более того, в боевой готовности находятся несколько вертолетов, которые оперативно могут доставить в квадрат Е-9 до двух рот десанта…
— А этот агент… Сайгак?
— Его послал Шторм и в этом я вижу опасность, ибо Андрей Алексеевич не из тех людей, которые паникуют. Тем более в такой момент, когда цель была так близка… Я имею в виду уничтожение главарей… Значит, у него была более чем увесистая причина для того, чтобы просить поддержки. Возможно, он знал такое, чего ни президент, ни наш агент не знали… Беда группы Шторма в том, что она пошла туда вглухую, без рации… Хотя в общем я их понимаю, они боялись, что их боевики засекут… У них современные сканеры…
— Что намерены предпринять? — раздавшийся телефонный звонок не отвлек Касьянова от разговора. Он протянул руку к одному из двенадцати аппаратов и переключил связь на секретаря. — Я бы хотел, чтобы вы лично, Николай Платонович, возглавили группу поддержки… и сделали это как можно быстрее…
Патрушев взглянул на напольные часы, стоящие в углу. Его поразил маятник: казалось, еще немного и он навсегда зависнет, замрет в какой-нибудь точке — так ленив и медлителен был его ход.
— Сейчас почти двенадцать, через час я вылетаю в Ханкалу… Вместе с Рушайло. В Ханкале возьмем с собой командующего группировкой или его зама ну и, конечно, врачей и пару рот спецназа…
— Прошу вас, как только что-то прояснится, сообщите мне лично… А главное, чтобы я мог связаться с президентом. И еще, позвоните Людмиле Путиной, возможно, она захочет с вами полететь в Сочи.
На лице Патрушева появилось недоумение, но Касьянов не дал ему задаться вопросом:
— Так надо, Людмила сейчас для него лучше любого реабилитационного центра.
«Если только он жив и не попал в плен», — пронеслась шальная мысль в голове Патрушева и он устыдился ее.
39. Гнилая яма. 13 августа, вторая половина дня.
— Да вы осторожнее, у него, кажется, серьезная контузия.
Он силился вспомнить, кому принадлежит этот голос, но не смог. Начал перебирать имена: Гулбе, Изербеков, Воропаев, Виктор Шторм, Андрей Алексеевич… «А где Сайгак, где остальные? Наверное, пошли обедать. А мне бы попить минералки или пива… Пустой желудок, но тошнит…»
— Кладите на носилки и ставьте капельницу. Сейчас прилетит санитарный вертолет. Волошин уже связался с госпиталем Бурденко, в Бочаров Ручей вылетела бригада хирургов и анестезиологов.
Он открыл глаза и первое, что увидел — болтающейся кусок сожженной сетки. И сквозь дыру — небо, не менее прекрасное, чем ему привиделось в бредовых видениях. Он повернул голову: помощник Тишков, стоя рядом с группой военных и людей в гражданке, что-то им говорил. Кто-то, заметил ожившего Путина, сказал: «Президент, кажется, пришел в себя… Где этот чертов вертолет, уже давно должен быть здесь…»
Рука у врача Козиорова теплая, он положил ее ему на плечо и она греет через камуфляж.
— Владимир Владимирович, как вы себя чувствуете? — спросил он. — Впрочем, ничего не говорите, набирайтесь сил, скоро мы вас отсюда эвакуируем.
Подошел Рушайло. Он встал рядом со штативом, на котором держится капельница — пятисотграммовая колба с физраствором. Шеф МВД тоже в камуфляже, в пятнистой шапочке с длинным козырьком. Улыбается. Но улыбается как-то натянуто — его беспокоит ситуация: ведь по логике все должно быть наоборот. Не президент здесь должен лежать на носилках, а кто-нибудь из силовиков… Однако об этом никто не говорит. Подошедшие Патрушев с Волошиным тоже улыбаются. Искренне улыбаются, и ничего другого им не остается, как улыбаться. Однако Патрушев, как профессионал, восхищен поступком президента, который сделал то, чего не могли сделать несколько диверсионных групп. Но глава ФСБ не очень понимает, что же двигало этим человеком и потому в его взгляде много невысказанного недоумения…
Президент, глядя на Патрушева, силится что-то тому сказать, но язык по-прежнему связан липкой слюной. И он поднятой рукой указывает вверх, на гребень ущелья, дает знать, что там лежит Шторм. И не только Шторм, там еще главный трофей, обожженный инвалид войны Шамиль… Затем на глаза ему попадается Сайгак, который вместе с работниками ставропольской прокуратуры выступает в роли экскурсовода по подземелью.
Путин еще не знает, что Щербаков, полковник Шторм и все, кто с ним пришел, собраны и положены у восточной стены ущелья в ряд… Среди них не было только Виктора Шторма…
Доктор со шприцом в руках наклонился и взял его руку. Однако укола президент не ощутил — болело все и нигде в отдельности. Врач задрал ему штанину и стал разматывать бинт. Попросил у кого-то полить на бинт раствором, чтобы мягче тот отслаивался. Но все равно было больно и Путин, отвернувшись, заскрипел зубами, сильно ухватившись пальцами за край носилок. «Все хорошо, дорогой мой, все хорошо, — сказал врач и действительно боль немного ослабла. — Сейчас начнет действовать укольчик и станет совсем хорошо».
Козиоров в резиденции Бочаров ручей работает давно, но еще ни разу второй президент России не попадал в его руки. И оттого, наверное, столь повышенное чувство ответственности.
Подошедший ближе Волошин, наклонился и что-то спросил, но президент его не понял — в голове еще все гудело и слова до него долетали в несобранном виде. Он мотнул головой, давая знать, что не понял слов главы своей администрации.
— У него сильная контузия, — сказал врач, — и сегодня его, пожалуй, не стоит тревожить. Сейчас начнет действовать релаксатор и он немного успокоится и, возможно, поспит.
— А как рана? Насколько она серьезна?
— Задета двуглавая мышца… Нагноение довольно серьезное, но кость, слава Богу, цела.
Путин хотел сказать, чтобы позвали Сайгака. Ему надо было спросить у него о Шторме… может, он все-
