Все сомнения и подозрения, которые должны были утонуть в канализации, вовсе не утонули. Они, капая нечистотами, со всех сторон подползали к моему шезлонгу, нетерпеливо протягивая ко мне свои щупальца. Ревность, хандра, апатия, отчаяние, безнадежность, уныние – все тут, голубушки, все! Сейчас – торопились они – сейчас мы доползем и накроем тебя с головой! И застынешь ты в дерьме, как муха в смоле.
Вот только из дерьма янтаря не получится.
Нет уж, дорогие мои, не дождетесь! Один раз меня уже предавали, и тогда я еле выкарабкалась. Зато приобрела иммунитет к этой боли, научилась с ней жить.
Я очень надеялась, что это умение больше мне не понадобится, но увы…
Главное – поменьше заглядывать в ледник, где хранятся покрытые слоем инея любовь, нежность, страсть, тоска. Избавиться от них раз и навсегда все равно не получится, пробовала, знаю, оставалось одно – заморозить.
И жить дальше. В конце концов, у меня есть главное – Ника. Моя дочь.
А вообще, странно – почему мне до сих пор никто не позвонил? Ни друзья, ни знакомые, ни… Никто, в общем. Ведь газета вышла вчера, и гром грянул. Да еще какой гром!
А у меня – тишина.
Я закопошилась в объемистой пляжной сумке, выискивая мобильник. Как всегда, он обнаружился на самом дне, за подкладку спрятался. Интересно, как он туда попал? Если бы не торчащий хвостик мышки из бисера – брелка на телефон, лично сплетенного Никуськой, – ни за что бы не нашла!
Теперь все ясно – аппарат просто выключен. Любопытно, как это случилось, разрядиться он не мог, я недавно его ставила на зарядку, случайно выключиться – тоже, стоял на блокировке…
– Это я его отключила, – раздался тихий голос дочери.
– Зачем? – И чего спрашиваешь, ты же прекрасно знаешь ответ! Спроси лучше другое. – Откуда ты узнала? Газету эту видела?
– Нет, – Ника села рядом со мной и прижалась к плечу, – я…
И тут я заметила гноящиеся жадным любопытством глаза. Глаза макаки. Ну уж нет, дорогуша, такого удовольствия я тебе не доставлю!
– Накупалась? – дебильно-жизнерадостным, клоунским голосом громко поинтересовалась я. – Тогда вытирайся и пошли в номер, уже без пяти одиннадцать.
– Да, плохое солнце! – Ника мгновенно сообразила что к чему и поддержала игру. – А мы завтра едем на экскурсию в дельфинарий?
– Обязательно, гид обещал потрясающее зрелище!
В общем, диалог в стиле «Здравствуй, Бим! Здравствуй, Бом!». Громко и неестественно-весело.
Мы быстро собрались и ушли с пляжа, продолжая болтать. Но, стоило нам выйти с песчаной полосы, как разговор мгновенно выключился.
И до номера мы добрели, окутанные коконом тягостного молчания.
Заперев входную дверь, я включила кондиционер и направилась было в ванную, но меня удержала за локоть маленькая ручка:
– Мама, подожди… Я просто хотела, чтобы ты подольше была счастливой, поэтому и выключила этот дурацкий телефон!
Я устало опустилась на кровать, подтянула к себе дочь и заглянула в переполненные слезами глаза:
– Как давно ты знаешь об этом?
– С момента последнего папиного приезда, – места в глазах больше не было, и слезы ручейками побежали по щекам. – Он… ему… Ему тогда звонил вовсе не режиссер, ему звонила эта! И он уезжал к ней, и они… Они…
Ника задохнулась и, вжавшись мордашкой в мамину грудь, горько заплакала. И боль ребенка опустила температуру в морозильной камере моей души до предельно возможного значения.
Когда Алексей заставлял страдать только меня, я смогла его простить. Но теперь он сделал это с нашей дочерью, с малышкой, которая с самого рождения была соединена с отцом ментальной связью. Благодаря которой, между прочим, господин Майоров остался жив.
Правда, мы думали, что после всех испытаний, выпавших на долю нашего ребенка-индиго, ее способности исчезли. Но оказалось, что нет, не исчезли. Ника просто научилась их скрывать.
Во всяком случае, свою настроенность на отца дочь точно не потеряла. Насчет остального – пока не знаю.
Потому что сейчас мне тошно от того, ЧТО пережил мой ребенок. И сколько ей пришлось выдержать ради моего неведения…
Я качала девочку на руках, дуя в мокрый лобик. Мы так всегда успокаивались, с раннего младенчества. Мамины теплые руки, мамина любовь, мамина нежность – для моей малышки это самое главное. Ее убежище, ее защита.
Нам не жить друг без друга.
А вместе – проживем. Пусть и с ледяной глыбой внутри.
Хорошо все-таки, что я вовремя подсуетилась с работой!
– Ну все, мой хороший, все, – я нежно поцеловала выгоревшие кудряшки. – Хватит. Нам с тобой надо придумать, как мы будем жить дальше.
– Ты уйдешь от папы, да? – констатировала очевидное Ника, но в глубине серо-карих глаз притаился зайчонок надежды.
Уходи, милый, для тебя места нет.
– Да, – кивнула я. – Ты же понимаешь…
– Понимаю, – протяжный всхлип. – Но я так люблю папу!
– И замечательно! – Я постаралась улыбнуться как можно безмятежнее, но, судя по испуганному взгляду дочери, получилось неважнецки. – И продолжай любить! У тебя самый лучший в мире папа, он тоже не сможет без тебя. А сейчас давай-ка в ванную, а то тебя скоро можно будет к пиву подавать, так ты просолилась. И море, и слезы!
– А как же ты? – шмыгнула носом девочка, нежно прикоснувшись к моей щеке.
– Я? Приму душ после тебя.
– Я не это имела в виду.
– Я понимаю. Ты не волнуйся, я справлюсь. Ведь у меня есть ты. Вот без тебя было бы совсем плохо.
Ника пару мгновений внимательно всматривалась мне в глаза, потом робко улыбнулась:
– Я очень тебя люблю…
– Даже не пытайся соревноваться с мамой!
Смачный чмок в щеку, топот маленьких ножек, шум воды в ванной.
Теперь можно включить мобильник.
Который немедленно взорвался звонком. Вернее, одной из песен Алексея Майорова. Значит, на проводе сам исполнитель.
Я сделала несколько глубоких вдохов и нажала кнопку:
– Да, слушаю.
– Вы где?!
– Фу, какой ты невежливый! Ни «здрасте», ни «как дела?». И вроде из интеллигентной семьи…
– Прекрати кривляться! – голос Майрова дрожал то ли от злости, то ли от волнения. – Я со вчерашнего дня пытаюсь дозвониться, но оба телефона «вне зоны действия сети»! На даче вас нет, я обзвонил всех друзей – никто не знает, где вы! Или не хотят говорить…
– Это Ника отключила оба телефона, не хотела, чтобы я узнала.
– Зайцерыб, я…
– Не. Смей. Меня. Так. Называть. – Господи, как трудно говорить размеренно и спокойно, как же хочется заистерить! Но такого удовольствия Алексею Викторовичу я не доставлю. – Никогда. Только по имени.
– Может, еще и по отчеству? – психанул Майоров.
– Как угодно, – сухо ответила я. – Так что ты хочешь?
– Пойми, все не так, это просто…
