когда соотечественник приподнялся, дабы выразить в адрес устроителей аттракциона претензию, суть которой вкратце сводилась к следующему: «Доколе вы, господа с нетрадиционной сексуальной ориентацией, будете морочить собравшимся голову? Не пора ли продемонстрировать нам вашу неоднократно осемененную русалку, за которую мы заплатили довольно большую сумму запачканных фекалиями американских долларов!»
Как-то так.
Шум нарастал, к нашему парнишке присоединились ораторы, изъяснявшиеся на немецком, английском и турецком языках, визжали и хлопали в ладоши детишки, глупо хихикали дамочки.
А потом вдруг что-то изменилось.
Вопли постепенно начали стихать, сменяясь изумленным гулом.
Я всмотрелась в воду. Там кто-то плыл. С дальних рядов, расположенных амфитеатром, зрителям плывущее над самым дном существо было видно лучше, а первым рядам рассмотреть подробности не удавалось.
Во всяком случае, мне. Я повернулась к дочери:
– Никусь, хочешь, я подниму тебя повыше, и ты… Ника?!
Но девочка словно не слышала меня. Поднявшись на цыпочки, она вцепилась руками в ограждение первого ряда и не отрываясь смотрела на «русалку». А в глазах, ставших, казалось, еще больше, было столько жалости и сочувствия, столько боли, что я невольно проследила за взглядом дочери.
И увидела, как «русалка» внезапно резко изменила траекторию движения и с невероятной скоростью понеслась через весь бассейн в нашу сторону.
Чтобы буквально через несколько секунд вынырнуть у бортика бассейна и посмотреть на Нику. В упор.
– …ть – жешь твою мать! – изумленно выдохнул татуированный.
А сидевший рядом с ним раскормленный пацан лет семи едва не подавился очередной порцией попкорна, запихиваемой в рот полной жменей.
И было от чего.
Тело существа очень напоминало дельфинье, только более короткое, а плавники – более длинные. Спинного плавника не было совсем, только грудные и хвостовые. Как не было и чешуи – лишь плотная, бежево-серая кожа.
Вверху тело сужалось, плавно переходя в голову.
Совершенно человеческую голову, украшенную гривой длинных, иссиня-черных волос.
Со странным, искаженным, но все же человеческим лицом. Да, у нее не было бровей, нос больше напоминал бугорок с двумя дырочками, рот – широкий, необычно широкий. Но – губы красивого рисунка, но – огромные, чуть раскосые, почти черные глаза.
В которых сейчас дрожали слезы.
А еще безумная, на грани отчаяния, надежда.
ГЛАВА 13
– Ни… себе ротик! – гыгыкнул качок, толкая локтем соседа справа, тощего глистоподобного парня с редкими сальными волосенками. – Глянь, Димон, какая пасть! Рабочая, сразу видно. Интересно, а хозяева научили эту рыбу работать ротиком? Если да, то я заплачу любые бабки за пару часиков наедине.
– Ты че, Серый! – брезгливо поморщился приятель. – С рыбой трахаться будешь? Пацаны не поймут.
– Эй, селедка! – противным дискантом заорал жирдяй с попкорном. – Открой рот пошире, я тебе кукурузы насыплю! Ма-а-ам! – Он повернулся к сидевшей рядом горе сала, вбитой в тесные шорты и, наверное, топик.
Наверное – потому, что разобрать, что именно затерялось в складках плоти, было довольно сложно. Возможно, это был бронежилет.
– Что, мой сладенький? – прокурлыкала мамаша. – Водички дать?
– Отвяжись ты со своей водичкой! – окрысился нежный сын. – Лучше заставь эту рыбу работать, че она зависла тут и на ту девку пялится? У пацанки даже жрачки в руках нет, а рыба, глянь, как на нее вылупилась. И че, ты заплатила нехилые бабки за то, чтобы просто посмотреть?
– Действительно! – пожарной сиреной завопила бабища. – Где обещанное шоу?! Пусть эта уродина работает, а не на зрителей пялится!
– Сама ты уродина, – тихо проговорила Ника, не отрывая взгляда от существа.
– Что-о-о? – перешла на ультразвук слониха. Ишь ты, услышала. – Ах ты, нахалка маленькая! Да как ты смеешь так со взрослыми разговаривать?! Мамаша! – заорала она мне. – Чего сидите, словно вас это не касается? По губам надо детей бить за такое, по губам!
– Судя по накрашенным отвратительной дешевой помадой оладушкам, вас в детстве именно так и воспитывали, – приветливо улыбнулась я. – Только вот били, наверное, не ладонью, а кувалдой. Впрочем, если комплекцией вы пошли в батюшку с матушкой, то вполне могла быть и ладошка.
– Хамка! – взвизгнула скандалистка. – Хабалка! И дочку такой же растит!
– Женщина! – Ника медленно повернулась к трясущейся от злости толстухе. – Прекратите издавать эти мерзкие звуки, они делают больно Лхаре.
– Кому? – автоматически переспросила бабища.
– Ей, – кивнула в сторону существа Ника. – Ее зовут Лхара. И ваши визги режут ее бензопилой. Так что заткнитесь, пожалуйста.
– Да ты! – Слониха на мгновение задохнулась от возмущения, а потом пошла вразнос.
Теперь от ее ора стало дурно всем. А «русалка» ушла на глубину.
Угомонить верещащую гору сала не удавалось никому – ни ее тощенькому хилому мужу, ни качку, ни прибежавшей охране.
Еще и «русалка» напрочь отказывалась подниматься на поверхность, забившись в самый дальний угол бассейна. Тренер (или дрессировщик?) тщетно пытался выманить ее оттуда, публика начала возмущаться, требовать вывести средоточие проблем, но средоточие, к сожалению, было слишком массивным, а пол вокруг нее – мокрым и скользким.
Нет, это не она его намочила, брызжа слюной во все стороны, это во время шоу дельфинов и особенно касатки вода из бассейна выплескивалась.
В общем, аттракцион был под угрозой срыва.
Но это волновало мою дочь меньше всего. Ника продолжала смотреть туда, где сквозь толщу воды виднелись черные глаза русалки.
– Мама, – страдальчески морщась, прошептала она. – Когда же эта тетка заткнется? Лхара не может выплыть, пока это не прекратится, у нее мозг от визга взрывается.
– Откуда ты… – начала было я, но не договорила.
И так все ясно. Они вернулись, ее фантастические способности. А может, никуда и не исчезали, просто Ника научилась их скрывать.
А еще – управлять ими осознанно.
Поэтому я совсем не удивилась, когда девочка вдруг резко повернулась к продолжавшей буянить бабе и просто какое-то время смотрела на нее. Молча.
И внезапно наступила тишина. Нет, гомон возмущенных зрителей никуда не исчез, но от того, что прекратился ор скандалистки, этот гомон казался приглушенным шепотом прибоя.
Но самое любопытное заключалось в том, что бабища вовсе не замолчала, ее рот по-прежнему открывался, но оттуда не вылетало ни звука.
Глаза тетки выпучились, накрашенные оладушки, которые она гордо именовала губами, смешно шлепали друг о друга, она с ужасом смотрела на Нику, пытаясь выдавить хоть один звук.
И тут ее сынок громко заржал:
– Мать, ну ты точно как рыба, сейчас! Открывает рыба рот, но не слышно, что поет! Может, в бассейн нырнешь, к своим?
– Не, не надо! – хрюкнул качок. – Если твоя мамка туда прыгнет, нас всех волной накроет.
– Ага, цунами! – поддержал тощий Димон и, заложив два сложенных кольцом пальца в рот, резко
