этот счастливец? Ну, говори?
– Никто, – прошептала Лхара. – Но он когда-нибудь появился бы.
– Не хочешь выдавать своего самца? Ладно, сами узнаем.
– Нет! Он тут ни при чем!
– Вот дура-то! – презрительно фыркнул МакКормик. – Купилась на простейшую провокацию! Все, иди в свою бочку, ты мне надоела!
– Но…
– Пошла вон, сказал! Тебе вообще никто не разрешал вылезать в присутствии гостей! Убирайся!
– Не кричи на нее! – Ника сжала кулачки и топнула ногой.
Девочка побледнела, ноздри ее раздувались, зрачки глаз расширились.
Опаньки, только не сейчас, только не здесь, малыш! Мы ведь не знаем, сколько соратников этого поганца на корабле, а показывать раньше времени, на что ты способна, не стоит. Иначе тебя изолируют по-взрослому.
Я подхватила дочку на руки и прижала лицом к себе, с трудом удерживая брыкающееся тельце.
– Неужели ваша звездочка понимает немецкий? – восхитился ушлепок. – Мама не говорит, а дочка…
– Дочка тоже пока не говорит, с нас хватит и английского, – устало проговорила я, покачивая на руках угомонившуюся малышку.
– Тогда почему она вступилась за Лхару?
– Потому что вы визжали на девушку, как взбесившийся бабуин. А Ника подружилась с ней, ей обидно стало за подругу, вот она и не выдержала.
– Ладно, извините за неприятную сцену. Просто эти дикари другого обращения не понимают, по- хорошему с ними нельзя. Никакого кнута и пряника, только кнут. И пожестче. Ну что же, – Мак Кормик отставил пустой бокал и поднялся, – вижу, вы совсем устали, да и девочка ваша тоже. Ника ведь давно проснулась, не держать же ее взаперти, вот я и выпустил малышку на свежий воздух. Они тут с новой подругой беседовали, забавно наблюдать было.
– Послушайте, – я действительно устала, недавний выброс адреналина, словно черная дыра, втянул в себя остатки сил, – пока мы не добрались до вашей суперсекретной норы, вам следует отпустить нас с Никой. Обещаю, мы не станем искать ваше убежище, мы постараемся убраться отсюда как можно скорее и забыть все это как страшный сон.
Ника возмущенно дернулась у меня на руках и попыталась что-то сказать, но я еще крепче прижала ее к груди, мысленно умоляя молчать.
А МакКормик сложил лапки на пузе и, вращая большими пальцами, насмешливо смотрел на нас сверху вниз, перекосив физиономию в ухмылке. Прямо Доктор Зло, ага.
Хотя это на самом деле был Доктор Зло. Настоящий, как бы нелепо он не выглядел.
Интересно, а если скорость вращения пальцев будет достаточно высокой, этот ушлепок взлетит или нет? Хорошо бы взлетел и – в воду, к анакондам. Сестрам по крови, так сказать.
Но увы, пальчики у Стиви слабенькие, не получится.
– Ну так как? – уточнила я. – Вы подумали? Далеко ближайшая деревня какая-нибудь, где есть телефон?
– Там, вверх по течению, в десяти милях, не только деревня, там целый городок имеется, пусть и небольшой, но спутниковая связь присутствует, – ухмылка стала еще гаже.
– Замечательно! – А я не буду реагировать на гримасы всяких кретинов. – Тогда высадите нас там, пожалуйста.
– Рад бы помочь, но увы – мы сворачиваем в приток Амазонки гораздо раньше, вон уже виден поворот. Так что придется вам все-таки посетить наш скромный уголок. Вам там понравится, вот увидите. А не понравится – что ж, привыкнете. Человек ко всему привыкает. Вам ведь теперь там жить.
– Мой вам совет – отвезите нас в городок, – холодно проговорила я. – Так будет лучше для всех.
– Мне показалось или вы мне угрожаете?
– Предупреждаю. Моей дочерью интересовались очень многие, похитить ее – тоже пытались. Вот только для похитителей все закончилось очень печально. Я никому не позволю причинить вред моему ребенку, слышите? Чего бы это не стоило! В общем, вам же спокойнее будет, поверьте. Вы ведь не девочку из рабочего квартала украли.
– Если вы намекаете на своих могущественных знакомых, среди которых даже генерал ФСБ имеется, то мы в курсе. И то, что предатель Морено у вас в дружках числится – тоже знаем, – ох, не любит МакКормик Винса, вон как перекосило на другую сторону! – Но поверьте, здесь вас никто не найдет. Никто и никогда. Просто примите это как данность. Ни ФСБ, ни ЦРУ, ни МОССАД какой-нибудь – все эти конторы здесь бессильны. На этой территории только один царь и бог – Йозеф Менгеле!
ГЛАВА 27
Истерика у всех выражается по-разному. Кто-то орет, кто-то рыдает до икоты, кто-то громит окрестности, кто-то глотает упаковку снотворного или тупо пилит вены. Какой вид этой гадости предпочитаю я?
До сих пор не знала, потому что довольно успешно загоняла истерику вместе с бабством под плинтус. В крайнем случае, громила окрестности.
Вываленная на мою и без того задолбанную нервную систему информация оказалась совсем уж несочетаемой, невозможной, дикой, в конце концов! Я старалась, очень старалась, собирая из этой белиберды хоть что-то более-менее адекватное, нехотя поддающееся пусть хиленькой, но логике. Но имя давно умершего нацистского врача-изверга из Освенцима оказалось тем самым камешком, который рассыпал мои построения в невразумительную кучу.
И я… я заржала. Именно заржала, спокойное «засмеялась» никак не подходило к издаваемым мною звукам. Хохот вырывался из меня залпами, заставляя сгибаться пополам, слезы ручьями катились по щекам, воздуха не хватало, я задыхалась, но очередной спазматический залп не позволял мне хоть немного прийти в себя.
Надо ли говорить, что при этом я топала ногами, сотрясая шезлонг, в котором сидела?
МакКормик, ожидавший после своего пафосного заявления чего угодно, только не ржача, сначала явно психанул – губки поджал, глазками засверкал, аж взбледнул малость. Но потом присмотрелся, нахмурился и коротко гавкнул, приказывая Курту принести чемоданчик с медикаментами.
Хотя меня плющило и корежило все сильнее, но просьбу белесого оставить все как есть – она баба здоровая, справится! – я услышала. М-да, умею я заводить «друзей».
Гавк перешел в рявк, и Курта буквально смело с палубы. Крошка Стиви, я вижу, тут в большом авторитете.
А потом способность хоть что-то слышать и видеть трусливо поползла в воду, в глазах потемнело, грудь сдавило стальным обручем.
– Чего ты стоишь, как дурак какой! – еще успела услышать я отчаянный крик дочери. – Ты что, не видишь – маме плохо!
– Не волнуйся, мы…
Дальше – белый шум. То есть ничего.
А потом из этого ничего протянулся яркий теплый лучик, он нежно обвил меня, пытаясь разорвать давящий обруч. Но обруч был сильнее, наверное, я слишком устала бороться.
Лучик не сдавался, он напрягался все больше, стараясь хотя бы ослабить давление. У него получалось, но едва-едва, я все дальше соскальзывала в белый шум.
И вдруг – еще один луч, немного другого оттенка, не такой яркий, но тоже теплый. Он сначала робко прикоснулся ко мне, затем к первому лучу и – свился с ним в плотный жгут!
Вдвоем они справились.
Обруч лопнул, воздух снова начал поступать в измученные легкие. Смех, правда, еще побулькивал, но уже довольно вяло, всхлипами.
Я снова могла видеть и слышать.
И первое, что услышала, был недовольный ор МакКормика:
– Тебя и на самом деле только за смертью посылать, Курт!
