Уйти отсюда, уволившись, невозможно. Сбежать – тоже, новичков не отпускали в отпуск на большую землю пять лет, связывая по рукам и ногам участием в самых чудовищных экспериментах, причем все фиксировалось на видео. После чего вряд ли кто-то решился бы растрезвонить о Центре там, в цивилизованном мире.
Удивительно, как много полезной информации можно извлечь из ругательского ворчания! И это только из второй половины сольного выступления рыжего, а если бы я удосужилась прислушаться с самого начала!
Не прекращая бухтеть, Петер довез нас до нужной комнаты, открыл дверь своей магнитной карточкой, вкатил возилки в просторную и довольно уютную комнату, уложил нас с Никой на широченную двуспальную кровать, включил кондиционер и отправился за озвученными МакКормиком стимуляторами.
– Мамсик! – Дочка мгновенно перестала изображать из себя сломанную куклу и подпрыгнула на кровати. – Смотри, какая мягкая и большая! Хоть выспимся по-человечески. А еще я есть хочу, очень!
– Я тоже, – тяжело вздохнула я. – Но нам велено капельницу поставить, мы же с тобой очень больные и слабые.
– А больные и слабые что, не едят? Им наоборот усиленное питание необходимо.
– Ты не очень прыгай, а то сейчас Петер вернется – а ты потная.
– Ну и что, он нормальный, не такой, как остальные здесь, – безмятежно отмахнулась Ника.
– А ты что, тоже слышала его бухтенье? И разве ты понимаешь немецкий?
– Нет, с немецким я пока не очень дружу, поэтому почти ничего не поняла из ворчания рыжего. Но я чувствовала его там, внутри. Ему больно, и он устал. Он нам поможет, мам.
– Ты уверена?
– Н-ну да. Почти да.
– Почти не считается, поэтому пока не будем спешить.
– Если у нас время будет не спешить, – начала было Ника, но вдруг плюхнулась обратно на кровать и быстренько вернулась в образ больной, тихо прошептав: – Он возвращается.
Поскольку я по кровати не прыгала (за что та должна быть мне благодарна), возвращаться в образ мне не понадобилось.
Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась целая компания, состоявшая из Петера и двух капельниц.
Ту, на которой был повешен пузырь побольше, рыжий установил возле меня, а обладательницу пузыря-мини потащил на другую сторону.
– Что… Что вы собираетесь нам влить? – еле слышно просипела я на английском. – Отраву? Снотворное?
– Не волнуйтесь, – буркнул Петер, стараясь не смотреть нам в глаза, – это стимуляторы, разработанные доктором МакКормиком. После них вы будете как новенькие. Сейчас прокапаем, и я принесу вам обед.
– А одновременно нельзя? – слабо улыбнулась Ника. – Я очень проголодалась.
– А что, юную леди уже не тошнит? – усмехнулся рыжий.
– Тошнит. Только от голода.
– Ну что же, сейчас установлю вам капельницы и схожу за обедом. А мама тоже хочет есть? – Он перевел на меня взгляд бледно-голубых глаз, в которых, помимо тоскливой апатии, появилась заинтересованность.
– Не откажусь.
– Ок.
Ловко и совершенно безболезненно воткнув нам в руки жала капельниц, Петер проверил, как поступает препарат, и, странно взглянув на нас, вышел.
– Мамс, а может, ну их, эти лекарства? – скривилась Ника. – Зачем нам стимуляторы, мы ведь и так здоровы.
– Ребенок, я с удовольствием отказалась бы от них, у меня же твой братик внутри, но мы ведь не дома, – я протянула свободную руку и погладила дочку по кудряшкам. – И что нас ждет впереди – неизвестно, вполне возможно, что совсем скоро нам понадобятся все наши силы и даже сверх того. А Саша мне говорила, что препараты МакКормика творят настоящие чудеса.
– Ну ладно, – тяжело вздохнула дочка. – Пусть льется.
Рыжий вернулся минут через двадцать, к тому времени в нас влилось уже больше половины препарата. Не знаю, как там работал Никин препарат (номер два, кажется), но у меня – словно кто-то стирал влажной тряпочкой пыль и паутину с ощущений. Краски стали ярче, звуки – разнообразнее, нос различал все больше запахов, кровь, казалось, звенела в венах. А оптимизм залез на крышу и размахивал здоровенным флагом с надписью: «Прорвемся!»
Талантливая все-таки крыса этот МакКормик.
На тележке, которую толкал впереди себя рыжий, основную часть поверхности занимали разнообразнейшие фрукты, высился стеклянный кувшин с соком, судя по всему – свежевыжатым, стояли две бульонные чашки и горка аппетитных маленьких пирожков на тарелке.
– Это все? – разочарованно протянула Ника. – А где жареная курочка или котлеты? А картошка фри?
– Вам сейчас нельзя, – улыбнулся Петер. А улыбка у него оказалось очень симпатичной – открытой и доброй. – Особенно вам, Анна. Мне сказали, что вы почти сутки провели под действием транквилизаторов, следовательно, ничего не ели, и перегружать желудок сейчас опасно. Поэтому я принес вам куриный бульон и пирожки с мясом. Они очень вкусные, юная леди, – повернулся он к Нике, – нежные и рассыпчатые, наш повар – настоящий мастер по выпечке. Вы еще сможете оценить его кулинарное мастерство. Попробуйте!
Он вытащил со дна тележки два раскладных постельных столика – ну, знаете, которые ставят больным на кровать – и начал их собирать.
Но в этот момент Ника вдруг зажмурилась, сжала руками виски, выдернув при этом иглу капельницы, и пронзительно закричала:
– Нет! Не надо! Не делайте этого! Не смейте! Нет!!!
И невидимая, но ощутимая ментальная волна пронеслась вдруг по комнате в ту сторону, где, как я успела заметить из окна, находился барак, в который отвезли Лхару.
ГЛАВА 32
Ника резко побледнела, пухлые детские щечки вдруг словно втянулись, обозначив скулы, она сжимала виски все сильнее, маленькое тельце дрожало от напряжения.
Возможно, в этом были виноваты мои обострившиеся чувства, но я буквально видела мощный поток энергии, направляемый дочерью туда, на помощь Лхаре.
Другого объяснения происходящему я найти не могла. Да и некогда мне было объяснения выискивать, надо было следить за Петером, не позволить ему вмешаться. Я знаю свою дочь – подобный мощный всплеск ее способностей могло спровоцировать только что-то по-настоящему ужасное. Или смертельно опасное…
Но рыжий, судя по всему, даже не собирался вмешиваться. Он смотрел на Нику совершенно ошалевшими глазами, боясь пошевелиться.
А со стороны барака нарастал шум: крики, выстрелы, становящийся все громче вой сирены. Я дернулась, пытаясь увидеть происходящее, но Петер, жестом попросив меня оставаться на месте, подошел к окну и сипло, словно мгновенно простудившись, проговорил:
– К бараку, где содержатся амфибии, бегут охранники. Так, вижу, переполошились все – вон даже сам Йозеф торопится туда. И МакКормик, и остальные прихвостни. Они пытаются войти внутрь, но у них ничего не получается, словно кто-то держит дверь изнутри. А это в принципе невозможно, все бараки у нас контролируются снаружи, из единого блокпоста. Но самое странное то, что все эти олухи совершенно не замечают, как к распахнутым воротам бежит Лхара…
– А она может бегать? – прошептала я.
– Да. Она и ее соплеменники, по сути, люди. Это Менгеле корчил из себя бога и экспериментировал с человеческими зародышами. Плод ведь в стадии развития проходит все биологические виды, как бы эволюционирует с нуля. Вот Йозеф и развлекался, усиливая тот или иной этап развития. Ну и, конечно, без
