ругани и высаживания двери могучим девичьим плечом не случилось.
Наоборот, по дому бродила в мягких пушистых тапочках тишина, очень уютная и спокойная. Да и светлее как‑то стало, и вовсе не из‑за того, что Кирилл проснулся позже обычного, переспав ленивое зимнее солнце. Он всегда с удовольствием уступал пальму первенства светилу, будучи стопроцентной «совой».
Но странный, мерцающий свет, вальсировавший вместе с тишиной по дому, был иным, не таким, как всегда.
Вчерашний удар по голове сказывается? Да нет, все гораздо проще и симпатичнее — кажется, выпал первый снег.
Кирилл медленно вытащил себя из постели и аккуратно донес голову вместе с затаившейся там болью до окна. Тело послушно брело следом.
А за окном… там было здорово. Сто лет, кажется, не встречал первый снег за городом. В Москве он мгновенно превращается в грязно‑серую хлюпающую кашу, мстительно расползающуюся по сверкающим крыльям и стеклам автомобилей. Здесь же снег выступал в роли элитного декоратора, способного любое убожество превратить в сказку.
И хотя территорию клиники убогой назвать было нельзя, но грязь и сырость позднего ноября желания прогуливаться и дышать свежим воздухом не вызывали.
А вот сегодня — с превеликим бы удовольствием, если бы не одно «но». Вернее, цепочка косолапых «но», ведущая от крыльца его дома в сторону главного корпуса.
Гиена кляузничать побежала. Ну и фиг с ней, все равно обидчика можно максимум избить, да и то вряд ли доктор Каплан позволит. А если и позволит — переживем. С меня, с дебила, чего требовать? И убивать дебила нельзя, он ведь нужен счета подписывать.
Правда, бесконечно ситуация с банковским счетом длиться не будет, Аристарх, несмотря на угрожающе‑защитные вопли и топанье ногами, вряд ли захочет пожизненно зависеть от покладистости калеки. Пока он все еще надеется, что к младшему вернутся его способности к управлению финансовым «Монбланом». Но как только Арик поймет, что брат бесполезен, его родственные чувства начнут угасать, как огарок старой свечи.
И он вместе с новым «братом», Витюшей Скипиным, найдет возможность распоряжаться деньгами без автографа Кирилла Витке. Скажем, та же смерть от неизвестной заразы, подхваченной на Гоа.
А что? Внешне Кирилл уже вполне нормальный, подозрений его труп не вызовет, все будет чики‑пуки!
Ни фига ж себе ассоциативная цепочка выстроилась: от Манюниных следов до собственного трупа!
Нет, надо срочно выбираться отсюда! А то если не изнасилуют, то прибьют рано или поздно.
Надо будет, когда Аристарх вернется, придумать повод выехать из клиники. В гости хочу, к старшему брату или к себе в квартиру. А что? Давно пора. Может, вспомню что‑нибудь, оказавшись дома?
Ладно, пора выйти из убежища и попытаться привести себя в порядок перед разборками.
А в том, что разборки будут, Кирилл не сомневался. Зная злопамятность опоганившей фамилию Витке мадам, ожидать, что она, устыдившись своего конфузного поведения накануне, умчится в закрытом экипаже замаливать грехи в монастырь, не стоило. Удивительно, что Маняша отсюда убралась тихо и незаметно. От нее вполне можно ожидать кучи под дверью.
Но, то ли у Мани кишечник еще не проснулся, то ли мадам постеснялась местных уборщиков (хотя первый вариант вероятнее), но под дверью Кирилловой комнаты было чисто. Как, впрочем, и в гостиной, где провела ночь валькирия‑неудачница. Все на своих местах, ничего не растоптано и не сломано.
А вот это как раз и плохо. Выплесни Маня злобу сразу, можно было ожидать относительно мирного разрешения конфликта. Но когда эта гадюка начинает копить яд, укус может оказаться смертельным.
Как уже почти стал однажды.
Ничего, сейчас все равно не укусит, Кирилл им нужен, а потом он просто не даст им шанса.
Кирилл собрался принять утренний душ, но голова болела все сильнее, до рвоты. Похоже, сотрясение мозга Маня ему все же устроила, надо вызвать доктора.
В каждом коттедже имелся телефон, обеспечивающий внутреннюю связь на территории клиники. Кирилл редко пользовался трубкой, в основном звонили ему, вызывая на осмотр либо на процедуры. Все необходимые номера были на листочке бумаги, лежавшем возле аппарата.
В том числе и номер доктора Каплана.
Кирилл еле добрался до столика, на котором лежала трубка, штормило все сильнее. Один гудок, второй, третий… Лишь бы доктор был на месте, что по утрам случается довольно редко: обходы, осмотры, процедуры.
Но, к счастью, случилось. Правда, после десятого гудка.
— Слушаю, доктор Каплан, — запыхавшись сообщила трубка.
— Вениамин Израилевич, это Кирилл. Вы не могли бы прийти ко мне? — Каждое слово молотом било изнутри в череп, вызывая мучительный резонанс.
— Что‑то случилось? — удивительная прозорливость, учитывая, что пациент едва шепчет.
— Да. Быстрее.
И, не дожидаясь расспросов, Кирилл нажал кнопку отбоя. В том числе и в сознании.
Боль выключила его, но она же и включила. Только это была совсем другая, поверхностная боль, не разрывающая голову изнутри.
Судя по ощущениям, доктор занимался художественной штопкой головы.
Кирилл застонал и открыл глаза.
— Тише, голубчик, тише, — доктора видно не было, его дребезжащий голос звучал где‑то над головой. — Потерпи, у тебя глубокая рана, да еще и с осколками стекла внутри. Кто это тебя так?
— Маша, жена брата, — жалобно сообщил голубчик. — Бутылкой. Больно очень и тошнит.
— Немудрено, у тебя сотрясение мозга. За что же жена брата тебя чуть не убила? Не дергайся, осталось всего два шва.
— Я постараюсь, — нам, умственно отсталым, можно не изображать из себя партизана на допросе в гестапо и колоться с энтузиазмом перезрелого кокоса. — Маша вчера вечером пришла в мой дом без разрешения, разделась и захотела, чтобы я ее трахнул. А я отказался, это неправильно, ведь она жена Арика! Но Маша все равно лезла, тогда я ее оттолкнул, сильно. Она упала, больно ударилась, начала нехорошо ругаться, а потом ударила меня бутылкой с вином, которую принесла с собой. Я потерял сознание, утром пришел в себя и позвонил вам.
— А Мария?
— А ее утром уже не было. Ушла, а когда — не знаю. Вениамин Израилевич, зачем она это сделала? Я не хочу больше ее видеть.
— Не волнуйся, не увидишь. Я прослежу.
— А где я сейчас, это не мой дом. Это больше похоже на палату, где я лежал раньше.
— Это не палата, а перевязочная, тебя сюда перенесли из коттеджа. Но в палату на несколько дней вернуться придется, надо подлечить твою голову.
— А потом?
— А потом — снова в коттедж.
— Я не хочу туда, я боюсь. Туда может зайти кто захочет. Я домой поеду.
— Куда домой — к себе или к брату?
— Ой, только не к Арику, там его жена! Я к себе хочу.
— Об этом пока рано говорить, надо подлечиться. Но даю тебе слово — Маша больше приставать к тебе не будет.
— Обещаете?
— Обещаю.
— Тогда ладно, лечите.
— Да, кстати. Ты не пугайся, когда свое отражение в зеркале увидишь. Пришлось тебя обрить, чтобы обработать и зашить рану.
