слова поддержки и сочувствия. И они тянулись к доброй и ласковой Викуське…
Все, кроме Саши. Он чувствовал внутренние холод и равнодушие Виктории Викторовны. Может, это и имел в виду Сережка, когда говорил, что он, Саша, проснулся?
Стоп, нет никакого Сережки, это кто-то из пацанов прикалывается. Умудрился все-таки подкрасться незаметно, что вполне объяснимо сейчас. Потому что когда в голове толпится куча уродов (в миру именуемых свалившейся на голову информацией), довольно сложно фиксировать любую мелочь.
Но Викуську ты же зафиксировал?
Ага, тоже мне, нашли мелочь. Да в Виктории Викторовне килограммов сто живого веса, она когда идет — пол ощутимо сотрясается!
Ладно, потом сам с собой спорить будешь, а сейчас пора отсюда сматываться. Саша невольно фыркнул, представив, как он все быстрее и быстрее крутится вокруг своей оси, сматываясь в клубок.
— Сашенька! — заворковала приблизившаяся воспитательница. — А что ты тут стоишь один и улыбаешься? А-а-а, знаю, знаю, слыхала! Гошенька уже поделился радостью. Значит, уезжаете вы с ним? Рада за вас, мальчики! Вы оба уже довольно давно в детском доме, пора и к маме с папой!
— Мне хватило бы и мамы, — совершенно искренне вздохнул Саша. — Моей мамы. Родной.
— Понимаю, дружочек. — Хрустнули суставы, наклоняя торс, и на плечо мальчика грузно опустилась монументальная сися. На другое легла горячая ладонь, в нос ударил запах приторно-сладких, как и сама Виктория Викторовна, духов. Понятно, предстоит сеанс задушевной беседы. — Родную маму не заменит никто. Но, к сожалению, сведений о твоей нет, ты ведь найденыш.
— Ну и что, — угрюмо буркнул Саша, — не так уж сложно было бы ее найти.
— С чего ты взял, миленький?
— Потому что я знаю — она меня ищет. И любит. И ждет.
И вообще, хряк голландский тебе миленький.
— Не думай об этом, Сашенька. — Могучая длань взъерошила волосы мальчика. — За столько лет любая мать, если бы хотела, нашла своего ребенка. Тем более такого красавчика, как ты. Так что лучше настройся на встречу с новыми, действительно любящими родителями. А сейчас давай-ка я провожу тебя в комнату, скоро уже спать ложиться.
— Я не хочу в комнату, там наши телевизор смотрят, а я все равно ничего не вижу. Я лучше погуляю.
— Ну что ты, глупенький! — Сися слезла с плеча, зато рука придавила сильнее, задавая мальчику нужное направление. — Какое там гулять — дождь за окном. Да и стемнело давно…
— Вот это как раз мешает мне меньше всего, — проворчал мальчик, увлекаемый следом за воспитательницей, словно надувная лодка за мощным катером. Он даже слышал шлепки своей… гм, кормы по гребням волн.
— Ох, прости, Сашенька! — В макушку ткнулось что-то мокрое. Или липкое? Если у нее губы накрашены какой-нибудь фигней, на голову теперь мухи садиться будут.
Не, не будут. Мухи сейчас спят.
Это же настоятельно порекомендовала сделать своему подопечному и Виктория Викторовна, отбуксировав его в комнату. Завтра ведь такой знаменательный день, следует хорошенечко выспаться и отдохнуть. И ты, Гошенька, не засиживайся у телевизора!
Пожелав мальчикам спокойной ночи, пластиковая сдоба вышла из комнаты.
— И чего бродит? — проворчал Саша, усаживаясь на кровать. — Чего домой не идет?
— Так она же дежурная сегодня! — пояснил Гошка. — Вот и бродит, таких зануд и нытиков, как ты, по коридорам отлавливает и по местам разносит.
— Насчет разносит ты точно подметил. — Саша потер нывшее плечо. — Она меня сюда приволокла почти как щенка за шиворот.
— Знаю, — хихикнул Гошка. — Меня Викуська так тоже пару раз тащила. Ты хоть ногами мог идти, а у меня роста — сам видишь сколько, так вот я точно в воздухе болтался. Смешно!
— А по-моему — унизительно.
— Знаешь, Сашка, — разозлился Кипиани, — ты меня уже достал своим вечным недовольством! А сегодня ты вообще повел себя как свинья! Я за него беспокоюсь, Мамалию за него клянчу, нас наконец-то заметили, а он, вместо того чтобы радоваться, еще и психует! И обзывается! Эй, ты чего дергаешься? И побледнел как! Обиделся, что ли? — Послышался смешной топоток — это Гошка, спрыгнув со стула, подбежал к другу. Он шутливо боднул Сашу в плечо: — Да ладно тебе, не дуйся. Было бы с чего! Ну, чего ты? Я ж понимаю — ты маму ждал, но ее можно и в новой семье подождать, верно? Все лучше, чем в детском доме.
Спрашивать у Гошки, не слышал ли он еще кого-то сейчас, было бесполезно. Не слышал, иначе отреагировал бы.
Но, самое главное, и не видел.
В комнате, кроме ее обитателей, никого не было.
А значит, с ним, с Сашей, действительно говорит Сережка Лисицын.
Вернее, его призрак.
Глава 12
— Прекрати наконец дергаться! — прошипел он в самое ухо. — Да, это я, Серега Лисицын. Я умер два года назад. И остался здесь, как и остальные.
Сжав зубы до боли в щеках, чтобы они, заразы, не стучали, Саша медленно сполз с кровати и направился к санузлу.
— Эй, ты чего молчишь? — расстроенно крикнул вслед Гошка. — Ну не обижайся!
— Успокойся, — выдавливать слова сквозь стиснутые до судорог зубы, оказывается, довольно сложно. Они, слова, вылезают плоскими и шипящими, и убедить собеседника, что ты на него вовсе не злишься, такими несимпатичными словами довольно трудно. Но попытаться стоит. — Я не обижаюсь. У меня просто вдруг живот схватило.
— Что, болит? — мгновенно переполошился Гошка. — Сильно? Может, вернуть Викуську, пусть Пипетку позовет?
— Нет! — Крик получился свистящим и резким, словно удар хлыста. — Не надо звать Пипетку. Я в тубзике отсижусь, вы не ломитесь ко мне какое-то время, лады?
— Постараемся, — хихикнул Гошка, успокаиваясь. — Ты, главное, добеги.
Саша выполнил наказ приятеля и повысил скорость.
Закрыв дверь на защелку, мальчик пустил воду в раковину и опустился на пол, прижавшись спиной к стене.
И только потом решился ответить:
— Так не бывает.
— Бывает, Санек, — шепот сменился нормальным голосом, знакомым голосом Сережки Лисицына. Исчезло, правда, специфическое пришепетывание, обусловленное физическим дефектом мальчика. Потому что физический дефект исчез вместе с телом… — Я бы тоже ни за что не поверил раньше. Когда был жив.
— Но… но почему ты здесь? Ведь, если все это правда, ты должен был уйти в Свет, или еще говорят про тоннель, ведущий к Свету.
— Мы хотим, мы очень хотим туда, меня там бабушка встретила, — голос Сережки дрогнул. — Я, когда умер, полетел в тоннель, так легко стало, свободно, исчезла страшная боль. И знаешь, чем ближе становился Свет, тем больше я чувствовал всепоглощающую любовь того, кто ждал там, впереди. Я уже почти вылетел из тоннеля, я даже успел увидеть пожилую женщину, ласково улыбающуюся мне, и я знал — это моя бабушка. Да, я никогда ее не видел, но совершенно точно знал, кто это. И вдруг — меня словно пылесосом втянуло обратно, в ту комнату, где осталось мое тело. И я увидел, что они делают с ним… Я закричал, заметался по комнате, ища выход в тоннель, я так хотел туда, но ничего не получалось. А потом
