На третий день терпение у нас полезло по всем швам. Народ мой совсем заскучал. Стали мы строить всякие предположения. Девушка наша, загибая пальцы, начала прикидывать: эсэсовцы приезжали в пятницу, а суббота — предпраздничный день. Ну, а по воскресеньям гитлеровцы и вовсе никаким делом не занимаются. Сегодня понедельник, и они, наверно, уже выехали.
Эти слова приободрили ребят. Я взял, незаметно так, руку девушки и пожал, а она подозрительно взглянула на меня и нахмурилась. Говорит негромко:
«Товарищ старший лейтенант, у всех дневной рацион пищи уменьшен… кроме меня. Почему это?»
Я кивнул на Михаила: вот, мол, завхоз, с него и спрашивайте. Тот отвечает:
«Это общее решение. Ты же одна среди нас».
В это время раздался писк зуммера… Дождались наконец!
Машины приближались медленно. Впереди на мотоцикле ехал Вальтер Брук, за ним — автомобиль, сзади — два мотоцикла с колясками, а в колясках — пулеметы.
Я не стану описывать бой. Мы были хорошо к нему подготовлены, и он продолжался меньше минуты.
Эсэсовцы лежали там, где их настигла смерть. Вальтера Брука мы, конечно, не тронули. Он сидел на снегу, привалившись к своему мотоциклу.
В открытую дверку автомобиля высунулся белый носовой платок.
За ним появился мужчина в богатой хорьковой шубе и бобровой шапке.
Я покинул засаду и подошел к нему вплотную.
«Ваша фамилия и должность?»
Он пожал плечами:
«Их ферштее нихт».
Я подозвал Михаила и внятно сказал:
«Я думал, здесь поедет генерал, а это какая-то штатская крыса. Документы — взять. Самого — расстрелять».
Пленный вздрогнул и поспешно сказал:
«Этот сведений неверный, я есть фон Блютих!»
Он распахнул шубу, под ней оказалась темно-зеленая генеральская бекеша.
Михаил усмехнулся.
«Оказывается, не только понимаете, а и говорить умеете. А где русскую шубу взяли?»
Я приказал главстаршине замолчать и сказал генералу:
«Можете отвечать на немецком языке. Я знаю его достаточно, чтобы не слушать, как вы коверкаете мой».
Услышав беглую немецкую речь, генерал стал меня «хвалить».
«О, вы, оказывается, культурный советский офицер. Это позволяет думать, что со мной будут обращаться, как это принято у цивилизованных народов…»
Я сказал, что это будет зависеть от него, и подал Михаилу знак. Матрос свистнул. Чаща в ту же секунду ожила. Ребята выскочили на дорогу.
Тем временем Павел вынес из генеральской машины большой кожаный портфель. Он был заполнен аккуратно сложенными и пронумерованными папками. Это были чертежи, зашифрованные характеристики и инструкции по уходу и обслуживанию нового вида вооружения.
Я дал команду собираться: все оружие сложить в подпол, лаз заминировать.
Когда все было готово, люди построились в маленькую шеренгу. Все, кроме Павла, который остался сторожить генерала, были в строю. На левом фланге стоял Вальтер Брук,
Я сказал разведчикам, что доверенная нам операция выполнена только наполовину: теперь нужно доставить командованию то, ради чего мы рисковали и рискуем жизнью. И объявил, что мы немедленно пускаемся в путь.
На листке блокнота я написал: «Кризис миновал. Больной изолирован. Рецепты у меня. Выхожу к Одинокой Сосне». Вручил листок радисту, велел передать немедленно, после этого рацию вывести из строя и следовать за нами.
Девушка вела наш отряд к линии фронта сквозь чащу, овраги и замерзшие болотца. Без отдыха, без остановок.
Мы очень торопились и прошли уже немало километров, когда услышали гул отдаленных взрывов.
Мы остановились, прислушались. Взрывы больше не повторялись. Михаил говорит:
«Гитлеровцы проникли в подпол».
Я проверил время; они пришли туда скорее, чем я ожидал.
Михаил говорит:
«Сейчас они бросятся в погоню за нами».
Я подумал: «Нет, они, без сомнения, сделали это сразу же, как только явились на место боя. Погреб и лаз могли обнаружить позже. Взрыв мог произойти уже после того, как по нашим следам бросились в погоню. Может быть, они идут за нами уже несколько часов».
Я остановил отряд на короткий отдых, подошел к пленному. Генерал выглядел измученным, но, надо отдать ему справедливость, держался спокоййо и с достоинством.
Спрашиваю по-немецки:
«Как вы себя чувствуете, фон Блютих?»
«Это не имеет значения, — отвечает он. — Вы, конечно, догадываетесь, что ваша диверсия обнаружена и что вам не удастся перейти фронт».
«Удастся или не удастся — наша забота, а вас, генерал, предупреждаю: если вздумаете кричать или попытаетесь как-нибудь иначе обнаружить себя, будете расстреляны».
Так я ему сказал, а генерал скривил губы.
«Этого вы не сделаете, — говорит. — Никакие чертежи и схемы в моих папках не откроют того, что спрятано вот здесь!» — он постучал по своему лбу.
Он был прав, этот генерал. Мы обязаны были доставить его живым.
Я пошел к Михаилу. Тот встретил меня такими словами:
«Я думаю, товарищ старший лейтенант, нам надо разделиться. Вы с пленным генералом, проводником и Павлом пойдете форсированным маршем к линии фронта. Я с большинством людей останусь здесь, задержу погоню…»
Но мне этот план показался ненадежным: сколько времени Михаил сможет с горсточкой голодных, измученных людей сдерживать погоню? Его сомнут в два счета, а потом доберутся и до нас: ведь генерал не привычен к долгой быстрой ходьбе и будет нас тормозить.
«Сделаем наоборот, Миша. Мы разделимся, как ты предлагаешь, но к фронту пойдешь ты с ребятами, а моя группа укроется в овраге, где тогда ночевали и спрятали лыжи. Там мы дождемся ночи. В портфеле три одинаковых комплекта чертежей. Вы возьмете два и немедленно отправитесь».
И дальше я объяснил: если они прорвутся благополучно, фашисты нас искать не станут: никому не придет в голову, что мы разделились. Если же Миша погибнет в бою, то, найдя чертежи, гитлеровцы тем более будут уверены, что наш отряд ликвидирован полностью. Пока этот маневр разгадают, мы успеем перейти линию фронта.
На том и порешили. Отряд Михаила ушел, а мы пятеро добрались до оврага, откопали из сугроба лыжи и стали дожидаться утра.
Проклятый мороз разгулялся вовсю — стволы деревьев трещали, в темноте снег казался лиловым, но вдруг на него легли серебряные полосы и все озарилось бледным светом; это взошла луна над Макарьевской Пустынью. Наверно, это было очень красиво, но, вы сами понимаете, друзья, нам было не до того…
На рассвете я скрепя сердце отправил девушку в разведку. Генерал спал прямо на снегу — ему в барской шубе было хоть бы что, — а мы трое — Павел, Брук и я — подобрали под себя ноги и сидели как турки. Из лесу не доносилось ни звука. Так вот проходили часы.
Время от времени один из нас вскакивал и принимался прыгать на месте, чтобы хоть немного
