XIV принцип

— Не делай этого, — буркнул скейвен. — У меня плохие предчув­ствия.

— Почему же, — задумался Сергей. — Помоемся, поедим. Потом еще чего-нибудь придумаем.

— Придумаем, придумаем. Неизвестно, кто кого поест, — продол­жил бурчать Шарскун. — Если она из Нежитей, то нет никаких гаран­тий. Потом, я слышал о ее папе. Папа любит чужую кровь.

— Любит, — согласилась девушка и добавила: — Но я тебя и не приглашала.

— Вот что я решил, — сказал Второй. — Я устал от монстров, по­двигов, и вообще устал. Я и Шарскун погостим до утра, а потом пой­дем дальше.

— Но!.. — хотела было возразить девушка, но махнула рукой. — Все равно моей репутации уже ничего не грозит. Соседи меня боятся и ненавидят, и вся прислуга у меня из привидений. Дом сторожат два дракона. Муж и жена. Они очень молодые. Я их сама вырастила. Па­па постоянно где-то путешествует. Поговорить не с кем.

По дороге к дому Наолы Сергей предавался размышлениям, большей частью сумбурным. «Слова «странно или удивительно» яв­но не подходят для описания всего происходящего со мной. Есть нес­колько вариантов. Первый — я отравился в оперном буфете эклером и умер. Значит, сейчас я в аду, потому что рай не для таких, как я. Второе, что это реальность, но тогда все остальное пережитое мной нереально, а так — сон туманный, причем депрессивный. Я хотел быть физиком, я им стал, и все это закончилось работой в мебельном магазине. Я хотел стать публицистом, и это закончилось там же. Я хотел любить, и это закончилось два раза антибиотиками, два раза мордобоем и два раза непонятно чем. Все происходящее сейчас дол­жно было давно свести меня с ума, но не свело. Хотя это вариант — безумие. Пить меньше нужно. Однако мое безумие строго сюжетно и имеет некую логику. Коей, кстати, не имела предыдущая жизнь го­да этак три-четыре. Что же мне, горемыке, делать? Да ничего. Я иду за очень симпатичной девчонкой с хвостатым мутантом, к которому я начал привыкать, и он у меня вызывает меньше отвращения, чем сосед по лестничной площадке. Плюс я недавно совершил подвиг, чего в обычной жизни никогда бы не сделал, поскольку боюсь смер­ти, боли и унижения. С другой стороны, хочется узнать, чем же вся эта история завершится. Думаю — плохо. Но это все-таки история, а не учетная запись шариковой ручкой в кладбищенской канцелярии. Меня воротит от этих бетонных плит с тесненной золотянкой надпи­сью — «тот-то, тогда-то, от друзей и близких». Здесь хоть какая-то легенда полагается, а если повезет — обелиск. Нет, реальность мне нравится меньше. Нужно подольше задержаться в этом сюрном мирке».

И так далее.

Дом Наолы сразу понравился Сергею. Перейдя через перекидной мост над глубоким рвом, утыканным внизу кольями и заросшим сабле­видными листьями аира, спутники оказались в ухоженном парке. По вымощенной серой плиткой дорожке они подошли к трехэтажному особняку, выстроенному в «викторианском» стиле.

— Мне это больше напоминает загородную виллу в пригороде Же­невы, нежели дом красавицы- вампирицы, — заметил Второй. — А где обещанные драконы?

Наола улыбнулась, вставила в рот два пальца и оглушительно свистнула. Через мгновение над парком пронеслись две огромные кры­латые тени и зависли высоко в небе над домом. Девушка еще раз свист­нула, и драконы исчезли за облаком.

— Не стоит их тревожить, у них брачный период, — сообщила На­ола и позвонила в колокольчик, висящий на цепочке у двери. — Сейчас баньши вас проводят в ваши комнаты. С ними говорить бесполезно, они никого кроме меня не слышат.

— Парк очень красивый, — хмуро заметил Шарскун, заправляя хвост за пояс.

— Красивый, — согласилась девушка. — У меня садовник тролль. Но он добрый. Его зовут Уул,

— Тролль?! — изумился скейвен,

— Тролль, — подтвердила Наола. — Его хотел мой отец сжечь, но я устроила дикую истерику и выпросила его у папы себе.

— Кто еще здесь есть? — опасливо озираясь, уточнил у нее крыс.

— Десятка два волков, лютых, естественно, я их тоже для охраны держу, сейчас они спят, — просто ответила она.

— Нам отсюда не уйти, — уныло констатировал Шарскун.

— Перестаньте молоть чушь, — отрезала девушка. — Идите к се­бе в комнаты, отдыхайте, а вечером у нас будет праздничный ужин в честь Древнейшего, — и она сделала полупоклон в сторону Сергея. — Еще я хочу позвать своего друга в гости. А вот и девочки.

Двери беззвучно приоткрылись и появились два грустных приви­дения.

— Девочки, проводите наших гостей в комнаты и принесите им еды. Обычной еды.

Приведения жестом показали, что нужно следовать за ними и по­плыли обратно в дом.

— Двигай, поздно ломаться, — предложил Второй своему обеску­раженному спутнику, и тот послушно шагнул вслед приведениям.

Бесплотные проводницы довели их до массивных резных дверей в середине правой галереи на первом этаже, распахнули створки и без­звучно растаяли в воздухе.

— А что, мне здесь нравится! — оглядев большую комнату с двумя кроватями, стоящими друг напротив друга у противоположных стен, заявил Сергей.

— Уютненько, уютненько, — буркнул скейвен, разглядывая пор­трет грозного на вид рыцаря, висящий над одной из кроватей. — Вот и папа — фон Корстейн.

— Оливия! — сделал заключение Второй, в свою очередь вгляды­ваясь в изображение красивой женщины, украшающее другую стену.

Тут двери опять распахнулись, и без всяких видимых усилий хруп­кие на вид баньши внесли в центр комнаты большую чугунную ванну, полную теплой воды.

— Кто первый мыться будет? — уже начиная осваиваться, уточнил Шарскун.

— Я Древний, — напомнил Второй.

— Вспомнил, — обиженно насупился скейвен, скидывая свою одежду на одну из кроватей. — Будет лучше, если один спит, а другой дежурит. Могут во сне убить.

— Ты не понял что ли еще, что у нашей хорошенькой хозяйки тыся­ча раз была возможность это сделать, не дожидаясь пока мы уснем, — резонно возразил Сергей и попросил: — Давай пока один моется, дру­гой в окно смотрит. Я еще не привык к существам твоей породы.

— Иногда ты говоришь правильно. Я очень стесняюсь, — поддер­жал его предложение Шарскун. — Потом, где гарантии, что Древние не едят голых скейвенов?

— Представить противно! — брезгливо сплюнул Второй, бросая свой посох на одну из кроватей.

Словно в ответ на их сомнения, приведения втащили в комнату трехсоставную полотняную ширму.

— Какая предусмотрительность! — восхитился Сергей, быстро скидывая одежду и с наслаждением погружаясь в воду.

Едва он произвел с помощью пористой губки, лежащей на краю, все необходимые процедуры и покинул ванну, баньши вернулись и уво­локли ее, спустя несколько мгновений заменив на другую с чистой во­ дой.

— Сервис, однако! — отметил Второй, одеваясь и садясь на край кровати.

— Нас моют перед едой, — предположил из-за ширмы Шарскун.

— Ты, брат, пессимист, я вижу!

— Я, брат, много жить, много видеть, много страдать.

— У тебя опять появился акцент.