— Вы, парни, случаем не та молодежь, которую пригнали наше болото охранять?
— Ну… — начали мы, не зная еще, что выйдет из этой беседы. — Может, и так. А ты почему спрашиваешь?
— Хочу, парни, чтобы вы знали… — тут дядя Толя вынул изо рта «Приму» и смачно сплюнул прямо себе под ноги. — Знали, что тут на самом деле творится! Вы что себе думаете — вы заповедник приехали охранять?
— А… — от такого захода мы поначалу несколько прихуели. — А разве нет?
— Нет, — спокойно и немного печально ответил дядя Толя. — Нету тут никакого заповедника! Раньше ведь как было? Выйдешь на болото — вот тебе и зверь, и рыба, и ягода, и грибы. А сейчас что? Отравили нашу землю, под корень все извели!
— Кто отравил? — не поняли мы. — Дядя Толя, ты о чем?
— Заповедник этот — сплошная фикция! Каждый четверг с Псковского военного аэродрома летают самолеты и бросают в топь бочки, в которые налито неизвестно что. А охранную зону сделали, чтобы людям на болото ходить запретить. Наши до туда добирались, говорят — там в озерах вода с серебристым отливом, а вся рыба, какая есть — с синими глазами и сплошь в гнойниках. Химия это, точно вам говорю! Смерть на болотах!
Дядя Толя говорил размеренно и тихо, но бетонный купол остановки усиливал его слова — они падали, словно бетонные глыбы. Иногда наш собеседник на секунду прерывался, чтобы сделать пару затяжек, и тогда багровый огонек сигареты подсвечивал его лицо — бледное, с иссиня-черными кругами вокруг глаз.
— Обманули вас, — твердил дядя Толя. — Свалку химических отходов направили охранять! Так что будьте осторожнее, местные вашу контору и все с нею связанное здорово ненавидят. Если узнают, что вы здесь — добра не жди. Так что я вас предупредил, а дальше своим умом действуйте. Я все сказал, а теперь бывайте.[233]
После такого напутствия мы почувствовали себя в Подберезье совсем уже неуютно. Поэтому я пошел в местную больницу и стал просить пустить нас на ночлег, а свою просьбу мотивировал так:
— Девушка, — обратился я к дежурной сестре, — я фельдшер из Питера. Мы тут с товарищами подрядились болота охранять, только до добра нас это не довело. Может, пустите нас переночевать в коридоре? А не то поутру нас все равно к вам доставят!
— Это почему же? — удивилась сестра.
— Мы местным не нравимся, — ответил я. — Так что лучше пустите нас сейчас, пока вам лишней работы не сделали.
Честно сказать, я не особенно верил в успех. Но нам повезло — милосердная сестра не только пустила нас под защиту больничных стен, но и выделила нам палату на четверых, два таза горячей воды, мыло и четыре комплекта чистого постельного белья. Кое-как умывшись и сбрив щетину, мы вытянулись на белоснежных простынях и некоторое время просто лежали, не в силах поверить своему счастью.
Я не лежал на нормальной кровати больше месяца, так что мне не пришлось особенно себя уговаривать — не прошло и десяти минут, как я уже спал. Мне снились бескрайние топи, шум винтов и рыба с синими глазами.
К полудню мы были в Локне. Здесь наши пути разошлись — Браво и Тень решили двигать в Питер по трассе, а мы со Строри задумали распродать остатки формы и попробовать добраться до дому на поезде. Стоя неподалеку от автобусного вокзала, мы заключили между собой пари: кто из нас доберется до Питера первым?
Пожав на прощание руки, мы разошлись в разные стороны — мы со Строри двинули к железнодорожным кассам, а Браво и Тень направились к посту ГАИ, расположенному на выезде из города.
Поначалу дело у нас не заладилось: нам удалось вписаться только в поезд до Сущево (станции, с которой мы месяц назад начали свой путь). Здесь нам предстояло продать оставшийся у нас единственный комитетский бушлат и Строрины болотные сапоги — с тем, чтобы выручить деньги на билеты до Питера. В расписании поездов было здоровенное «окно» (ближайший поезд на Питер был в девять вечера), так что времени у нас хватало. И пока мы решали насущные вопросы, с нами приключились две прелюбопытнейшие истории.
Первая из них случилась со мной. Снарядившись вырученными за проданные вещи деньгами, я направился в местный шалман, чтобы купить поллитру самогона и пару буханок хлеба. Одет я был примечательно: короткие резиновые сапоги, штаны от «афганки» (порванные на бедрах «в клочки» и кое- как прихваченные белыми шнурками), клетчатая рубаха и поверх нее местами прогоревшая офицерская шинель. Так что пятеро мужиков, обосновавшихся за столиком в том заведении, куда я зашел, сделали насчет меня вполне однозначные, хоть и не совсем верные выводы.
— Эй, военный! — услышал я из-за спины, хотя по первости и не принял оклик на свой счет. — Военный, кому говорю! Я повернулся и увидел: говоривший, крепкий мужик лет тридцати, обращается ко мне.
— Какой я тебе военный? — удивился я. — Я и в армии-то не служил!
— Харе гнать! — был мне ответ. — Знаем мы вас, солдатиков беглых. Ты лучше приведи себя в порядок, не то тебя первый же патруль заметет. Иди сюда, водки с нами выпей! И как я ни пытался объяснить про свои обстоятельства, слушать меня никто не захотел.
— Болота послали охранять? — удивился один из мужиков. — Совсем уже, пидоры, избесились! До чего довели, на тебе же нитки целой нет! Неудивительно, что ты подался в бега. Да ты пей, солдатик, пей!
Когда я наконец избавился от их назойливой заботы и вернулся на вокзал, моим глазам открылась душераздирающая картина. В полупустом зале ожидания примостился на лавочке Строри — наряженный в китель от «афганки» и Крейзины замшевые штаны, лихо подвернутые над высокими строительными ботинками. Рядом с ним сидела девочка-бородяжка лет десяти и вела вот какой разговор:
— Солдатик, — толковала девочка, теребя в руках замызганного плющевого медвежонка, — ну подумай, зачем тебе отсюда бежать? У меня неподалеку есть сухой подвал, мы там живем с моим маленьким братиком. Там тепло, можно будет с удобством перезимовать. Насчет еды не беспокойся — тут люди добрые, так что с голоду не умрем. Только зимой страшно: братик-то еще совсем маленький! Солдатик, а давай зимовать вместе!
— Нет, девочка, — лаконично отвечал Строри, — не хочу я здесь зимовать. Да и не солдатик я!
— Ладно тебе врать, — гнула свою линию девочка. — Я же вижу, что ты беглый! А если здесь боишься оставаться, то возьми нас с братиком с собой. А то зимой тут так страшно!
— Эх, девочка, — покачал головой Строри, протягивая ей пару кусков хлеба из наших нехитрых припасов, — не могу я тебя с собой взять. Мама меня не поймет!
Когда свечерело, мы влезли в плацкартный вагон, расположились на полках и прильнули к грязному стеклу. Медленно уплывало назад серое здание вокзала, прячущееся за двумя рядами облетевших тополей, пустой перрон и панорама станционных огней. Поезд потихоньку набирал ход, навсегда унося нас из заповедной Страны Болот. Мы лежали на полках вповалку, и даже если бы узнали, что Браво с Панаевым успели в город раньше нас, то не стали бы горевать. Мы ехали домой, и больше нам ни до чего не было дела.
Елочный Террор (часть 1)
«Мы — Ёлкинские!»
«Даже у простого листа есть две стороны. Насколько же все оказывается сложнее, когда речь
