— Местные! — уверенно произнес Рома. — Слышите, как орут? Сто пудов, это гопники из садоводства!
— Может, и так, — кивнул я, оглядывая окружающую темную перспективу. — Кому еще тут быть? Между тем одна песня смолкла, и на берегу тут же затянули следующую. Когда ветер шел от воды, звук доносился к нам с такой силой, что я думал — мне шапку с головы оторвет.
По ходу куплета голос набирал обороты, поднимался вверх, а затем с воем пикировал на пляж, словно тяжелый бомбардировщик. В самой нижней точке он детонировал о прибрежные камни, и тогда над озером ухало:
— Слышали, вроде про щиты что-то? — встрепенулся я. — Какие же это гопники? Тут Строри встал и принялся оглядываться по сторонам.
— Видите их костер? — наконец спросил он, указывая пальцем куда-то в сторону берега. — Во-он там, между деревьями. Может сходим, посмотрим? Хоть узнаем наверняка, кто это?
Через несколько минут мы вышли к другому костру. Несколько деревянных ящиков горели в яме на берегу, отбрасывая по сторонам неверный круг желтого, мерцающего света. Перед самым огнем на землю было постелено несколько газетных листов, на которых красовались овощи и зелень, вареные яйца и разнообразные бутерброды. Посередине, на тщательно расчищенном месте, высилась литровая бутылка водки в окружении шести металлических кружек. Владельцы всего этого расположились неподалеку, на самой границе света и тени. Нам не видно было лиц — лишь темные, смазанные фигуры. При таком освещении взгляд способен ухватить лишь разрозненные детали: тут свет упал на край строительной робы, там — выхватил рыбацкую шапочку из темноты.
Собравшиеся были вооружены колотушками из бука и щитами-ромашками, на которых я разглядел в свете костра три руны Киртара.[24] Мне показалось, что они обозначают русскую абравиатуру «Г.Ж.Г.», поэтому я некоторое время думал, а потом решился выступить с предположением:
— «Г.Ж.Г.» значит «Гномы Железных Гор»?
— Ага, но тебе это пусть голову не ебет, — подтвердил один из хозяев стоянки. — Называем мы себя иначе — «Синие Гномы»!
— Зачем же тогда эти руны? — я показал пальцем. — Почему «Г.Ж.Г.»?
— Пусть тебе это голову не ебет, — повторил тот же голос. — Сначала мы думали одно, а потом передумали. Теперь мы — Синие Гномы!
Говоривший не обманул — по сравнению с почтенными гномами даже синька не показалась бы достаточно синей. Собравшиеся были пьяны не то что «в говно», а в три, а может, и в четыре «пизды». И у них было собственное представление о том, какими должны быть гномьи имена.
— Лучшие гномьи имена заканчиваются на «-ин», — рассуждал один из присутствующих, представившийся нам Барином. — «Дарин», «Двалин», «Оин» и так далее — «Сталин», «Филин» …
Сталином и Филином звали еще двоих из их коллектива.
— Или на «-и», — вторил ему четвертый из присутствующих, по имени Хули. — Например — Хули и Фери.
Фери, услышав свое имя, кивнул. После этого повисла тишина, во время которой все уставились на последнего из обитателей этой стоянки, который пока еще никак не представился. Заметив эти взгляды, он встал со своего места и вышел вперед.
— Меня зовут Доцент, — сообщил он. — Вот мое имя!
— Как же так? — спросил я. — Что это за гномье имя, да еще с таким окончанием — «цент»?
— Приколи лучше, какое у тебя самого имя? — нисколько не смутился Доцент. — Посмотрим еще, у кого оно более правильное!
— Меня зовут Джонни, — ответил я, а потом посмотрел на Хули и добавил:
— И это эльфийское имя, на какую бы букву оно не заканчивалось!
— С моим именем такая же хуйня, — объяснил Доцент. — Только оно гномье!
Ближе к середине ночи объявился Крейзи, и у него была для всех нас добрая весть. Каким-то образом он узнал, где и как растут настоящие псилоцибиновые поганки. Крейзи сделал запас этих грибов, около тысячи штук, и теперь был готов «раздать вводные» для своей игры. Это был его «сюрприз игрокам», а так как он был единственным «мастером», спорить никто не стал.
— Подходите по очереди! — предложил Крейзи. — По одному!
Когда пришла моя очередь, Крейзи запустил руку в газетный сверток, а затем быстро вынул её и положил что-то мне на ладонь. То, что он мне дал, было холодным и влажным и в то же самое время каким-то образом будоражащим. Через мою руку словно пропустили электрический ток. Я поднес её поближе к лицу и увидел — у меня на ладони лежит целый ком свежих грибов.
— Съешь это, — предложил мне Крейзи. — И твоя жизнь изменится. Без лишних уговоров я сунул грибной ком в рот и принялся жевать.
Мне особенно запомнилась эта ночь. Лес превратился в бесконечный покров темноты, разорванной посередине застывшей вспышкой нашего костра. Желтый свет, падая на открытые участки кожи, превращался в жар, который плавил руки и лицо, а когда я поворачивался к озеру, то видел на отмели голую фигуру Гоблина. Он блевал, стоя на четвереньках в воде, у самого берега.
Нечто, обитающее в грибах, вошло в нас, и в ту ночь вокруг меня не было обычных людей. Реальность текла, словно краски на стекле — а из-под шерстяных шапок, из-под скрывающих лица прядей на меня смотрели нечеловеческие глаза. Их взгляды лучились, будто юное солнце, и были так же текучи, как нагретая ртуть. Поначалу я удивлялся, покуда не понял — нынче ночью у меня точно такой же взгляд.
За пару часов до рассвета мы подобрали своё снаряжение и спустились в глубокую яму, которую обнаружили в прибрежной лесополосе. Со всех сторон яму окружали кусты, а все дно у неё было завалено старыми железками и битым стеклом. Практически ни черта не было видно — но этого и не нужно, потому что грибы дарят волшебную четкость ночного восприятия. Ту, что за пределами привычных органов чувств.
В этой яме мы устроили массовую потасовку, в кровь измолотив друг друга дубинками и обрезками труб. Боли никто не чувствовал — вместо этого пришла пьянящая радость и душевный подъем, подобный наполняющему тело холодному ветру. Это стало как будто отправной точкой, и если вы спросите: «Откуда вы вышли?», то я отвечу без колебания: «Из этой ямы!».
Утро растопило ледяную броню анестезии, и тогда многие стали жалеть о проявленном безрассудстве. Но крепкий алкоголь исцеляет быстро, к обеду он поставил на ноги даже тех, кто был совсем плох. Лучший удар этой ночью нанес Кримсон, осушив своего товарища Рому секирой по яйцам. Секира, о
