— А как зовется ваша команда? — поинтересовался Кримсон.
— Грибные Эльфы, — ответил я. — А ваша?
— Арнорская Дружина, — ответил Кримсон. — Мне кажется, что за такую встречу надо накатить! Вздрогнули?
Пили мы тогда разбавленный спирт — из маленьких железных стаканчиков, под горячие шашлыки. Постепенно волны тепла разлились по моему телу, забирая сознание и память, а вокруг меня, слово мираж в токах горячего воздуха, воплощался в реальность волшебный и удивительный мир. Ночь разбросала по весеннему лесу сумасшедшие краски, невероятная легкость и эйфория охватили меня. Подобрав с земли полутораметровый кол, я вышел на середину поляны и принялся звать к себе Кримсона. Мне очень хотелось проверить на деле, что он за человек. А на тот момент я знал только один способ, по-настоящему заслуживающий доверия.
— Не хочешь размяться, сосед?
— Почему бы нет? — спокойно кивнул Кримсон, а затем взял похожий кол и вышел на середину поляны. — Держись, сосед!
Волшебная это вещь — этанол. Время под ним замедляется, превращаясь в тугую паутину размазанных, тягучих минут. В этом киселе вязнут тяжелые колья — размеренно взлетают и опускаются, встречаясь в воздухе с глухим стуком, болезненно отдающимся в руках. Иногда чары спадают, и тогда становится понятна настоящая скорость ударов: темный росчерк посреди чуть более светлого неба. Стоит на секунду отвлечься, пропустить хоть одно хлесткое касание — и по телу липкой, сковывающей движения волной начинает распространяться слабость и предательское оцепенение.
— И-эх! — Колья сшибались в воздухе с оглушительным треском, натыкались друг на друга, разыскивая единственную лазейку. — Эх, сука! И-эх!
За минуту такого боя можно изуродовать друг друга до неузнаваемости — в кровь разбить голову, излохматить дрекольем руки и ноги. И только очень пьяный человек, который искренне дружит с водкой, способен заниматься этим ради собственного удовольствия. Этанол дает человеку власть над страхом и болью — так, что они вынуждены прятаться в самом дальнем уголке тела, словно испуганные шавки у себя в конуре.
— Эй, люди! — неожиданно донеслось до нас. — Вы что это делаете?
Мы опустили колья и развернулись на голос. Какой-то незнакомый парень стоял на краю поляны и таращился на нас во все глаза.
— Эй! — решительно заявил он. — Здесь игра! Так что завязывайте драться и помиритесь между собой!
Мы с Кримсоном переглянулись. Взмыленные, в кровоподтеках и синяках, перепачканные землею и кровью, мы являли собой то еще зрелище. Боевой раж начал отпускать, я еле стоял на ногах, но все же нашел в себе силы заявить о своей позиции.
— Чего это нам мириться, — спросил я, — когда мы и не ссорились? А, сосед?
— Точно! — поддержал меня Кримсон, а затем повернулся к незнакомцу и веско произнес:
— Шел бы ты отсюда на хуй, не видишь — мы заняты!
В августе Крейзи решил устроить собственную ролевую игру — в сорока километрах от станции Грузино. Мы приехали туда вместе с парнями из Арнорской Дружины и встали лагерем у озера, на пригорке. Узкая полоска пляжа вплотную прилегает здесь к «окультуренной» лесополосе, изрезанной дорожками и заваленной разным мусором, отходами и хламом. Дикой природы здесь практически нет, потому что по соседству расположено огромное садоводство. Мы выпили водки и принялись дожидаться остальных. В их числе оказался и сам Крейзи — он гостил в это время в близлежащем дачном поселке у своей девушки, которую звали Иришка. Крейзи познакомился с ней сравнительно недавно, прогуливаясь без определенных целей по Невскому андеграунду, сиречь по «Теплой трубе».[23] Двигаясь через подземный переход, Крейзи заметил юную незнакомку, в точности отвечающую его собственным идеалам красоты — высокую и стройную, с длинными светлыми волосами. По словам Крейзи, она производила впечатление едва распустившегося цветка — совершенно беззащитного и от этого только еще более очаровательного. Понятно, что Крейзи не стал терять времени даром, и вскорости к нашей компании добавился еще один человек.
Самым первым у нас на стоянке появился брат Гоблин. Его на руках притащила Вельда, с которой он в ту пору сожительствовал — причем волочь Гоблина ей помогала сестра. Гоблин был пьян в говно. Вельда сообщила нам, что они добирались от станции в кузове грузового автомобиля, а когда пришло время вылезать, неожиданно встретили на шоссе еще одних «приглашенных». Это были наши новые знакомые по игровой тусовке — Морадан и Ааз, а с ними костяк их будущей сборной (которая со следующего года станет известна как «Хирд»).
Крейзино приглашение на игру Морадан принял далеко не сразу. Поначалу он долго выспрашивал: в каком формате будет проводиться мероприятие? Будут ли на нем те, кто собирается употреблять наркотики или пить? И много ли таких будет? Такие вопросы Морадан задавал неспроста.
В те годы Морадан и его сотоварищи жестко держались политики «двойного не» — то есть не пили и не употребляли. Соответственно и общаться они старались с непьющими и не употребляющими людьми — а таких в тусовке было не так уж и много. Пока все бухали, дули коноплю и жрали транквилизаторы, Морадан и его товарищи устраивали маневры и тренировки. Так и в этот раз — они совсем уже было собрались маневрировать, но вид Гоблина быстро их «отрезвил». Морадан заметил Гоблина, когда тот висел перегнувшись через борт грузовика и блевал. Завидев Ааза, стоящего неподалеку, Гоблин принялся булькать и сипеть, иногда выкликая блеющим голосом:
— Аазь, у тебя маззь еззь?
Затем он опять блевал, а когда немного успокаивался, снова принимался блеять:
— Аазь, у тебя еззь маззь?
Увидав такое дело, Морадан спросил у сопровождающей Гоблина Вельды:
— Как ты думаешь, там все такие? Вельда, к тому моменту уже сама пьяная «в три пизды», на вопрос Морадана ответила так:
— Конечно же, нет! Гоблин только что приехал, даже из машины еще не выходил! Так что не надо его сравнивать, он пока еще трезвый! Иди к озеру, если хочешь увидеть настоящий пиздец!
Услыхав про такое, Морадан плюнул в сердцах, развернулся на месте и уехал маневрировать куда-то в другое место — а куда именно, про то мне неведомо. Ну да и (честно будет об этом сказать) не сильно-то мы о нем горевали.
Пока все слушали эту историю, выяснилось, что мы в лесу не одни. Как только стемнело по- настоящему, ветер донес с побережья песни и брань, а через несколько минут распелись так, что стало можно различить слова:
Манера исполнения была совершено дикая — будто бы не человек кричит, а воет прохудившаяся медная труба. Голос поднимался с побережья и хлестал по окрестностям, словно ременная плеть. Затем исполнитель на секунду умолкал, и ему вторили другие — словно многоголосое пьяное эхо:
Затем к нам долетали отголоски целого взрыва хохота, а потом тот же голос начинал выводить следующую строчку:
