успел встать.
Поднявшись на ноги, он сразу же бросился к напавшему на него мужику. Следует отдать Строриному противнику должное: он не препятствовал Костяну, пока тот вставал, ожидая своего оппонента с саркастической ухмылкою на лице. И когда Строри подошел вплотную и замахнулся, мужик не предпринял никаких попыток закрыться, скорее наоборот: убрал руки за спину и подался вперед, подставляя скулу под Строрин удар.
Бах! Удар у моего друга тяжелый, но сейчас он пришелся как будто в кирпичную стену. А в следующую секунду мужик ударил в ответ — ногой, причем с такой силой, что я решил, что от удара у Костяна лопнут позвоночник и ребра. Падая, Строри отлетел назад и ударился головой о стену — но вскоре опять встал, покачиваясь и сплевывая себе под ноги красным. Во всем этом было нечто иррациональное. Пустынные улицы, ослепительно белый снег, равнодушно курящие женщины, а рядом на тротуаре — два окровавленных тела. Строрин противник стоял, сжимая пудовые кулаки, и нечто в его лице убедило меня бросить брусчатку, схватить Строри за плечо и развернуть его по направлению к уходящей в сторону Невского улице Рубинштейна.
— Бежим, — заорал я. — Бежим, брат, ну его в пизду!
Уговорить Строри отступить обычно не так-то просто, но из-за полученных ударов он уже почти ничего не соображал, так что нам с Панаевым это удалось. Мы бросились бежать, вот только уйти нам не дали — не прошло и минуты, как нас настигла милицейская машина. А еще через несколько секунд нас всех положили на землю под автомат. Без долгих разговоров нас (меня, Панаева и Строри) доставили в ближайший отдел, а вот Королевы с нами не оказалось. Когда начался милицейский кипеж, она сумела куда-то потеряться.
Больше всего я не люблю попадать в милицию вместе с пьяным Строри. Потому что он тут же начинает бредить, будто бы он «в отрицалове», а вокруг сгрудились «волки позорные», «бляди в погонах» и «пидоры-мусора». Ведет он себя при этом соответственно: орет матом, беснуется, лезет в драку и называет дежурного по отделу «пидорской шлюхой». Вот классический образец Строриной речи, адресованной к сотрудникам правоохранительных органов, имевшим несчастье его задержать:
— Эй ты, — орет Строри, повиснув всем телом на прутьях решетки. — Пидор-дежурный, я тебе это говорю! Тебя завтра будут в жопу ебать! Слышите меня, мусора?! Пиздец вам! У-у-у, суки! В таком духе Строри может продолжать бесконечно, стойко перенося самые жестокие побои. Как-то раз его били (с небольшими перерывами) почти двадцать часов. В тот раз нас задержали по подозрению в том, что мы с целью наживы забили одиннадцать старух арматурными прутьями, а по меньшей мере странное поведение Костяна лишь укрепило эти подозрения. Я сидел запертый в комнате, где по утрам происходит выдача оружия, и слушал доносящийся сквозь стены Строрин вой:
— Пидоры-мусора! Суки! Ничего не скажу…
Его нисколько не смущало, что говорить ему было особенно нечего: никаких старух мы не убивали, а взяли нас только потому, что я имел в те годы привычку носить вместо зимней шапки штурмовую маску, закатанную надо лбом. Каждое свое пребывание в милиции Строри начинает с одного и того же: превращается в чрезвычайно агрессивного кретина, ориентированного на стойкое перенесение побоев и на бесконечный конфликт. Хуже того, он стремительно вписывает в это дело всех, кого задерживают вместе с ним, элегантно фехтуя местоимениями множественного числа:
— Эй, дежурный! Заходи сюда, получишь ОТ НАС С БРАТЬЯМИ такой пизды, что мама родная не узнает! Чё вылупился, сейчас МЫ тебе глаза на жопу натянем. Эй, пидор, иди к НАМ! Множество раз мы терпели из-за этого великие беды: изнывали под ударами дубинок, сидели с почерневшими от туго затянутых наручников руками, рыдали в три ручья в едком облаке слезоточивого газа. Но Строри от всего этого лишь укреплялся в собственных взглядах: мусора — «позорные волки», а он пострадал ни за что. Это было словно замкнутый круг, вечное колесо, которое в это раз опять наехало на нас и только чудом не раздавило.
Оказалось, что сотрудникам правоохранительных органов недавнюю историю представили вот как. Трое пьяных подонков напали на двух женщин и попытались отобрать у них сумочки и шубы. Двое их кавалеров стали их защищать, но потерпели неудачу и с тяжелыми травмами были доставлены в дежурную больницу. Этому есть свидетель, тот самый здоровенный мужик. Менты сейчас как раз принимают от женщин «заяву», содержащую признаки преступления, предусмотренного статьей № 162.2 УК РФ.[239] А Строри, невзирая на прискорбные обстоятельства, висит на решетке и орет:
— Пидор-дежурный, тебе пиздец! Сейчас мы…
На самом же деле пиздец наступал нам. Я, словно во сне, наблюдал через решетку, как суетятся возле столика «заявители» и как довольно потирают руки менты, только что задержавшие целую «разбойничью банду». Еще немного, и дежурный сделает запись в книге учета проишествий, после чего дороги назад уже не будет. А учитывая характер вменяемого нам преступления и идиотское поведение Строри, «на подписку» нас могут и не выпустить. Так что этот Новый Год мы будем встречать в тюрьме, и вполне возможно, не только этот: нам светило от пяти таких «Новых Годов» и до десяти. Именно это и называется — «прилипнуть с ровного места».
В самый разгар «праздника» дверь в отдел приоткрылась, и в помещение вошла Королева. Выглядела она так, что поначалу я её даже не узнал. Все лицо и часть куртки у неё были в крови, она шаталась, с трудом обводя помещение сильно расфокусированным взглядом. Войдя, она оперлась о стену рукой и некоторое время стояла, не в силах сделать следующий шаг.
— Что с вами, девушка? — бросились к ней на помощь сразу несколько ментов. — Что случилось? Кое-как ее подвели к стене и усадили на лавку, заставили выпить воды. Уставившись в одну точку, Королева принялась рассказывать свою историю — мертвым, безжизненным тоном, цедя информацию едва ли не по слову в минуту. Однако по ходу рассказа она стала постепенно «оттаивать», плечи её задрожали, в голосе появились истерические, визгливые нотки. Под конец то, что она говорила, стало почти невозможно понять из-за рыданий, сотрясающего буквально все её тело.
— На углу Загородного и Разьезжей стояла, ждала друзей… Тут выходят из-за угла три мужика и две бабы: один здоровый в меховой шапке, один лысый и с ними еще один… Ни слова ни говоря схватили меня за руки, попытались затащить в подъезд. Я сопротивлялась, и тогда они меня начали бить. Ногами били, а бабы ихние смеялись, говорили: «Лежи, сука! Сейчас мы тебе покажем!» Зуб мне почти выбили, он у меня шатается теперь! Если бы друзья не подоспели, они бы меня убили…
В этот момент Королева подняла заплаканное лицо, скользнула взглядом по помещению и неожиданно застыла, глядя на присевших у стола «заявителей».
— Вот они! — закричала она, стряхивая с себя руку милиционера и делая вид, будто собирается забиться под лавку. — Уберите их отсюда-а-а!
После этого надо было видеть, какими глазами смотрели на так называемых «заявителей» менты. Началось глобальное «разбиралово», в ходе которого сотрудники милиции допросили мужика и обеих баб отдельно, рассадив их по разным комнатам. Не знаю уж, на чем прокололись наши недоброжелатели, но принимать у них заявление менты отказались, едва не закрыв их самих по встречному заявлению Королевы.
Приняв в расчет Строрино поведение и вскрывшуюся связь между Королевой и нами, менты выгнали из отдела всех — охуевших «заявителей», Королеву, меня, Панаева и хрипящего от ярости Строри. Ничего еще толком не понимая, мы высыпали на улицу и принялись выяснять: что случилось с Королевой, откуда кровь, и как ей удалось нас вызволить?
Оказалось, что когда нас забрали, Королева сразу же догадалась, что в милиции дело обернется не в нашу пользу. Тогда она прокусила губу, нацедила полные ладони крови и измазала ею лицо и часть куртки. После этого она сочинила приводящуюся выше жуткую историю, немного порепетировала в скверике возле ТЮЗа, растрепала волосы и отправилась в местный отдел. Благодаря её беспримерному подвигу мы вчистую соскочили с «разбоя группой лиц» и встречали Новый Год не с цириками и урлой, а со своими товарищами.
