восстановить ход операций, то окажется, что, скажем, от первой до седьмой операции — всего месяц. Разве за столь короткий отрезок времени мы могли перебросить с одного фронта на другой такое количество войск, какое необходимо для серьезного усиления наступления?
Умелые перегруппировки внутри фронта, с одного направления на другое — иное дело. Вот это действительно удавалось советскому командованию.
Ломая сопротивление врага, наши части рвались к Украине. 49-я танковая бригада А. Ф. Бурды овладела крупным населенным пунктом Домнин, 200-я танковая Н. В. Моргунова завязала бой на северной окраине Томаровки, главные силы танковых корпусов вынуждены форсировать реку Ворсклу, там разрушены мосты… Это затруднило переправу, корпуса армии не смогли нарастить ударов своих передовых отрядов, а противник тем временем силами своей 19-й танковой дивизии организовал на этом рубеже прочную оборону.
Ввод в прорыв крупных подвижных объединений в наступательной операции в период Великой Отечественной войны впервые был применен здесь, на Воронежском фронте, на белгородско-харьковском направлении. Этот первый урок поучителен, ибо ни в штабах танковых армий, ни в штабах корпусов не было необходимого опыта, инженерное обеспечение было недостаточным, в войсках не хватало табельного инженерного имущества, войска не умели как следует использовать местные материалы для форсирования небольших рек.
И вот результат — даже такая маленькая речушка, как Ворскла, чуть не поставила под угрозу срыва всю операцию.
Только на следующий день, 6 августа, 1-я танковая переправилась через Ворсклу и завязала затяжные бои у второй полосы обороны противника. 5-я гвардейская танковая П. А. Ротмистрова, однако, уже в первый день сумела с ходу прорвать эту полосу на своем участке, но, не будучи поддержанной другими войсками фронта, тоже вынуждена была вместо дальнейшего продвижения вперед перейти к отражению ударов подошедших резервов противника.
Почему я говорю, что эти бои были поучительны для дальнейших операций Советских Вооруженных Сил? Потому что они снова с достаточной ясностью продемонстрировали главное назначение танковых армий — глубокое вторжение в оперативную оборону противника с целью ее дезорганизации. Поставленные же совместно с общевойсковыми соединениями на длительное прогрызание отдельных узлов и рубежей сопротивления, они не могут использовать до конца свою ударную и маневренную силу.
В первый же день наступления, когда добилась успеха 5-я гвардейская танковая армия, следовало, как теперь понятно, на этом же направлении сосредоточить главные силы 1-й танковой и, стремительно развивая успех, выйти навстречу подходящим резервам противника, которые он спешно подтягивал с Донбасса, не дать возможность этим резервам изготовиться для нанесения контрудара, разгромить их поодиночке. И продолжать решительное проникновение в глубь оперативной зоны обороны противника.
Даже Э. Манштейн признает, что между немецкими армиями в районе северо-западнее Харькова была брешь, достигавшая пяти километров, и «путь на Полтаву и далее к Днепру для противника, видимо, был открыт».
Был бы действительно, по-моему, открыт, если бы наши танковые армии и отдельные танковые корпуса, не задерживаясь у каждого узла сопротивления, совершили смелый маневр, вышли бы в тыл противника, и тогда не только Полтава, но и другие важные объекты оказались бы в наших руках еще в начале августа.
Конечно, все это так ясно и понятно только теперь, спустя многие годы. Но тем не менее Белгородско-Харьковская операция стала серьезной школой для командиров всех степеней.
Генерал армии С. М. Штеменко в своих воспоминаниях об А. И. Антонове, бывшем в то время заместителем начальника Генштаба, рассказывает, что 7 августа А. И. Антонов, предварительно согласовав с Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным, послал командующему Воронежским фронтом следующее указание:
«Из положения войск Пятой гвардейской армии Жадова видно, что ударная группировка армии распылилась и дивизии армии действуют в расходящихся направлениях. Товарищ Иванов (так тогда условно именовался И. В. Сталин) приказал вести ударную группировку армии Жадова компактно, не распыляя ее усилий в нескольких направлениях. В равной степени это относится и к Первой танковой армии Катукова»[22].
Шли кровопролитные бои, а я томился в чистенькой горнице беленькой хатки. Моя хозяйка, симпатичная украинка лет тридцати, старательно ухаживала за мной, а еще больше за Лешей Карпенко, моим ординарцем.
Однажды ночью сквозь открытое оконце слышу, громко шепчутся на завалинке:
— Ой, Леша, як я тебе кохаю. Нічь не можу спаты.
Леша басит в ответ:
— Чого ты мне кохаэшь… В мене жинка е…
Тяжелый вздох — и быстро удаляющиеся шаги, сначала легкие, женские, вслед за ними тяжелые, Лешины.
Уж и не знаю, ругать его наутро за бессердечие или хвалить за целомудрие.
Через два дня меня будет смотреть хирург, решит мою дальнейшую судьбу. А пока ко мне каждый день приезжает от Богомолова офицер связи, информирует об обстановке, я аккуратно наношу на свою карту движение бригады. Но на сердце у меня неспокойно.
И потому, когда приезжает наконец хирург, мой друг военврач Л. А. Эльдаров, заявляю ему ультимативно:
— Снимай гипс, эскулап. Не снимешь — сам срежу.
— Я тебе срежу! Лежи и не дури. Не маленький — комбриг! Если комбриги самовольничать начнут, что я с рядовыми буду делать? Охрану к госпиталям приставлять? А кто воевать будет?
— Как раз те, кто из вашей лекарской тюрьмы сбежит, — пытаюсь отшутиться я.
— Тоже воинство костыльное! — парирует Л. А. Эльдаров. — Лежи, а то хуже будет. И не подумай удрать, я тебя знаю.
«Спасибо за идею», — произнес я, разумеется про себя, и, как только Л. А. Эльдаров удалился, вылез из-под одеяла, попрыгал по комнате с костылем, потом без него. Больно, но уже не так, как вначале. Значит, нечего тянуть, хватит.
— Карпенко! — заорал я во весь голос. Вбежал встревоженный ординарец.
— Алексей, добудь у хозяйки ножик побольше и поострее.
— Это зачем? — недоверчиво медлил Леша.
— Выполняй приказ и не рассуждай, — проворчал я. — Побыстрей!
Через несколько минут Леша явился, неся обеими руками нож, который по размерам походил на кинжал моего деда.
Я расхохотался.
— Ты решил: быка резать будем?
— Другого у хозяйки острого нема. — Растерянный Леша не знал, куда положить такой нож.
— Это она от любви к тебе, от всего сердца самый большой дала… Ты, кстати, не очень с ней мил, как я посмотрю…
— Та у них же, товарищ полковник, что постоялец, то коханый.
— А муж где?
— Погиб.
— Так ты тогда дурень, Леша. А еще обобщаешь…
— Может, и так… — согласился Леша после небольшого раздумья.
— Похоже, что самокритика тебе на пользу. Однако уже поздно, друг…
Алексей непонимающе хлопал глазами.
— Сейчас догадаешься. Держи крепко свой кинжал и режь гипс. Только ногу заодно не откромсай.
