Приезд в Журавли молодого архитектора — сына Ивана Лукича, и рассказ о том, что произошло в Журавлях после приезда в село Ивана-младшего, — таков сюжет нашего повествования.
Тем же читателям, которые хотели бы видеть живой портрет Ивана Лукича, хочется сказать, что описать нашего героя таким, каким он есть в жизни, чрезвычайно трудно. Кистью на полотне или при помощи кинокамеры, возможно, и удалось бы более полно изобразить его внешний облик; более выпукло показать, скажем, его усатое, грубо скроенное лицо и его стройную походку, а также его излюбленную езду на мотоцикле… Если же описывать пером, то, как ни старайся, а все одно какая-то существенная сторона его характера останется незамеченной, а какой-то важный факт из жизни будет упущен, и нас могут упрекнуть в недобросовестности.
Было бы очень хорошо, если бы те читатели, которым доведется побывать на Ставрополье, заехали хотя бы на один день в Журавли и лично повидали бы Ивана Лукича Книгу. Можно поручиться: не пожалели бы. В Журавлях, к слову сказать, есть отличнейшая гостиница, с номерами и с рестораном. Вас там ласково встретит тетя Даша, мастерица жарить на подсолнечном масле серебряного карпа и печь блины. Так что всякий приезжий найдет в Журавлях и чистую постель, и вкусный обед, и любезную хозяйку. И если вы спросите: «Кто построил в Журавлях такое удобное жилье?» — тетя Даша не без гордости ответит: «Как кто? Разве вы ещё не знаете? Наш Иван Лукич Книга! Для чего? Как для чего? Разве вы ещё не знаете? А для человеческого удобства! Разных людей зараз в Журавли сколько заезжает! А где им переночевать? Где им покормиться, отдохнуть?»
Если же по каким-либо непредвиденным обстоятельствам дорога ваша пройдет мимо Журавлей, не огорчайтесь. Заезжайте в любое село или в любую лежащую за Недреманной кубанскую станицу и так, ради интереса, загляните в какую хотите хату — облюбуйте на выбор. На пороге появится с виду мрачный хозяин. Потому мрачный, что он ещё не знает, кто к нему пожаловал и по какому такому делу. Вы же, не обращая внимания на вид хозяина, без лишних слов спросите:
— А скажи, любезный, кто тут у вас самый видный человек?
И хозяин, озаряя вас обворожительной улыбкой, ибо он уже догадался, по какому делу к нему пришли и о ком его спрашивают, не моргнув глазом ответит:
— И скажу! А почему не сказать? Ить все же знают, что это есть журавлинский Книга Иван Лукич. Почему журавлинский? А потому, что есть ещё один Книга — тот из Вросколесски и по имени Федот. Ну, куда там Федоту Книге до Ивана Книги! Как небо и земля!
На этом вы не останавливайтесь. Заходите в соседнюю хату. Тут вы услышите:
— И вы интересуетесь Иваном Лукичом Книгой? Теперь им все заинтересовались. Жизни ему нету от разных корреспондентов, фотографов. Даше эти, что комедии сочиняют, тоже приглядывались к Ивану Лукичу. Всем стал нужен. Как что — в президиум его, на самое видное место, или в депутаты, или в герои… А вы спрашиваете, знаю ли я Книгу. Смешно, даже обидно! Ивана Лукича Книгу и не знать! Да он мне, помимо всего прочего, кумом доводится. Ивана, его среднего сына, знаете? Мой крестник. И зараз частенько Иван Лукич бывает у меня и так, знаете ли, по-родственному, советуется, как и что. Ну как, спрашивает, Мефодий Кириллович, мне дальше двигаться? На рысях или вскачь? Ну, конечно, что могу, то и подскажу. Он слушается, вникает. Разное о нем люди балакают. Многих завидки берут: умеет Иван Лукич вершить колхозное дело, умеет! Из ничего вырос тот «Гвардеец», вырос на чистом, голом месте, да ещё поднялся и полетел как на крыльях. И вы думаете, на каких таких крыльях долетел «Гвардеец»? Да на утиных! Более миллиона тех крыльев — сила! Вот он и парит на них, как орел!
В третьей хате к уже известной характеристике прибавятся и такие лестные слова:
— Ну что вы! Иван Лукин — мужик бедовый, из тех, из двужильных! А какой отличнейший хозяин, поискать такого надобно, только не найдешь и со свечкой! Нам бы такого председателя… Только где его взять? На дороге не валяются. Проще сказать — талант! И кто мог подумать, что в Журавлях появится на. свет такой самородок? То, бывало, заигрывал со вдовушками, выпивал, на гармошке нарезывал разную музыку, тракторами рулил. Нынче и остепенился, и рулит колхозом, и ещё как рулит: залюбуешься!
Если же вы, оставив села и станицы, обратитесь, скажем, к работникам Армавирского мясокомбината, то услышите:
— Иван Лукич Книга — это что! А вот кабаны из Журавлей — вот это да! Два раза в год — в январе и в июле — прибывают они к нам. Впереди, на «Волге», едет сам Иван Лукич Книга, а следом тянется вереница грузовиков. В кузовах, как в ящиках, кабаны — один в один, как на подбор! Рессоры садятся от тяжести. А какие то кабаны! Какой откорм! Залюбуешься!
Загляните мимоходом и на лесной склад, тот, что раскинулся вблизи железнодорожной станции Отрадо-Кубанка. И там знают Ивана Лукича Книгу, и там вам скажут:
— Ну, какой тут может быть разговор? Иван Лукич Книга — герой! И до чего же жадный насчет строевого леса! Вся Архангельская область не может его насытить. Только подавай ему то доски, то столбы. Сорок вагонов древесины увез — в этом месяце, и все ему мало. Обновляет журавлинские хутора, и ещё как обновляет!
И так повсюду. У кого ни спроси, к кому ни обратись, всюду Иван Лукич Книга известен, везде он на виду. Что тут скажешь, слава!
XI
Теперь можно вернуться к Ивану-сыну. У него было время, поджидая попутную машину, и умыться холодной, как из-подо льда, водой, и поесть хлеба с колбасой, и вволю налюбоваться потоком, который так бурно летел по концевому сбросу, что водяная, позолоченная солнцем пыль да прохладный, как из ущелья, ветер поднимались над ним. Изредка Иван поглядывал на небо. Было оно удивительно синее и чистое. Солнце высоко стояло над степью, и уже было душно. Пора бы снова в путь-дорогу, а грузовики, гремя и пыля на дорогах, как на грех, катились решительно во все села, но только не в Журавли. Иван терпеливо ждал оказию, с грустью поглядывал на холмы, через которые извилистым пояском перекинулась дорога. Думал о том, что ещё вчера, когда заехал в Грушовку, он мог бы позвонить отцу и попросить у него машину, и вчера же был бы в Журавлях…
Не позвонил… А почему не позвонил? Может, побоялся, что Иван Лукич откажет? Нет, этого не боялся. Не захотел, погордился. Вот как это было. Вчера, когда Иван зашел в райком, улицы Грушовки были пусты и душны. День выдался сухой, знойный, жара не спадала даже к низкому полдню. Горизонт за селом был окутан красноватой дымкой, в высоком небе, как и сегодня, ни ветерка, ни тучки. Окна в хатах запечатаны либо ставнями, либо камышовыми матами. Если по улице проносился грузовик, беда! Вздымалась такая бурлящая, рыжего оттенка, туча, что не было видно не только хат, но даже солнца.
К счастью, с наступлением лета грузовики в Грушовке появлялись сравнительно редко, гуляли по степным дорогам. Чаще село навещали легковые, То, глядишь, пропылил «газик», парус на нем так выцвел, что трудно сказать, какого он стал цвета. Или появлялся «Москвич», пепельно-сизый, будто беднягу весь день обсыпали золой. А вот промчалась знакомая «Победа», хвост пыли протянулся через всю Грушовку. Это Скуратов вернулся из поездки по колхозам и заглянул в райком. ещё утром, покидая Грушовку, Скуратов пообещал заведующему учетом Нечипуренко, что к вечеру непременно вернется и подпишет документы на тех коммунистов, которые вновь прибыли в район. Затем ему нужно было заскочить домой, умыться, закусить, малость передохнуть, а в ночь мчаться в Ставрополь: к девяти часам вызывали в крайком.
Ставни в кабинете были закрыты, и из щелей в полумрак ниточками сочился свет. Воздух стоял спертый, тяжелый, пахло застаревшим табачным дымом. «Какой, оказывается, устойчивый запах! Накурили ещё в ту пятницу, когда последний раз заседали, и никак эта пакость не может выветриться», — подумал Скуратов и распахнул окна. Солнце, уже коснувшись грушовских крыш, ослепило, залило ярчайшим светом всю комнату. Повеяло свежим теплом. Скуратов хотел позвать Нечипуренко, а он уже стоял у стола, раскрыв знакомую синюю папку. Рубашка на нем была просторная, из легкой саржи, подхвачена матерчатым пояском. Нашивные карманы были забиты какой-то бумагой. Несвежее, со свисающими щеками лицо было гладко выбрито и выражало готовность исполнить любое указание и ответить на любой вопрос.
— Могу, Степан Петрович, доложить, — сказал Нечипуренко приятным голосом. — Пополнение небольшое — два товарища, да и то один желает стать на учет временно. Подпишите эти бумаги, а ежели
