предписаний.
— Но ведь маги сильны! Что мешает им нарушить предписания?
— Все люди способны воздействовать на магические отражения мира. Но одни могут делать это явно, как ты. А другие лишь немного колыхают магические сущности, сами этого не понимая. Но если их действия объединить в едином ритме, то мощь этих слабых колебаний многократно возрастает. Жрецы способны управлять этим ритмом и если маг опирается на собственные силы и умения, то жрец — на соединённую мощь всей паствы. И никакой маг не сможет этому противостоять.
— Тогда зачем вообще нужны маги? Ведь жрецы владеют куда большей мощью?
— Маги способны действовать по своей воле, жрецы — лишь исполняют то, что должны. Волшебник — подобен молоту, жрец — тарану, раскачиваемому паствой. Тараном можно выбить дверь, но им нельзя забивать гвозди. Они дополняют друг друга, и пока они находятся в гармонии, мир незыблем.
— А Румпль хочет нарушить эту гармонию?
Бетиция кивнула.
— Он пытается сочетать мощь тарана и универсальность молота. Есть три пути к волшебству. Путь знания, путь служения и путь сделки.
Мольфи присела на стул и буквально смотрела в рот продолжавшей рассказывать Бетиции.
— Путём знания идут маги, путём служения жрецы. Первые рассчитывают на собственные силы и умения, вторые получают силу в обмен за службу. Но есть те, кто пытается овладеть чужой силой, управляя ею по своей воле. Их питают разрушительные эмоции людей — злоба, зависть, страх, неудовлетворённые амбиции. Ещё в древние времена одарённые маги догадались, как можно использовать порождаемые этими мыслями колебания магического отражения в своих целях.
— Но выходит, они в чём-то подобны жрецам? — удивилась Мольфи.
— В чём-то да. Но есть разница. Жрецы опираются на силу добровольной веры, колдуны — на неуправляемые страсти и эмоции. Жрецы способны лишь на то, что позволяет их вера, колдуны используют полученные силы в своих целях и по своему усмотрению. Но свобода их воли — иллюзия. Они заключают своего рода сделку — используя тёмную магию, они должны порождать эмоции её создающие. Они окружают себя слугами и клевретами, чьей силой они питаются. В конце концов, они теряют над собой контроль, превращаясь в рабов той стихии, которой захотели управлять.
Она вздохнула.
— Теперь ты понимаешь, на что он обрёк тебя и мою сестру?
Мольфи кивнула.
Бетиция откинулась на подушку.
— Я устала. Мне тяжело говорить так долго. Иди.
— Но… но хотя бы выпейте отвар.
Она протянула ей чашку. Бетиция сделала несколько глотков.
— Спасибо. Подумай о том, что я тебе сказала. Возможно ещё не поздно.
Родгар с содроганием рассматривал свою обожжённую кисть. Влажная рана местами уже начала затягиваться блестящей розовой кожицей.
— Даже шрама не останется… ну почти, — заверила его Фрикса.
Она взяла из миски пропитанный лечебным бальзамом лоскут и начала бинтовать руку. Родгар скрипнул зубами. Девушка старалась бинтовать как можно нежнее, но лишённая кожи плоть отзывалась тупой болью на любое прикосновение.
— Вот и всё, — с губ Фриксы сорвался облегчённый вздох.
Родгар убрал руку в висевший на шее платок.
— Спасибо, Фрикса, можешь идти.
Он проводил её взглядом и задумчиво уставился в стену.
— Этот безумец нас всех погубит, — пробормотал он едва слышно.
Словно в ответ за спиной хлопнула дверь. Он нервно вздрогнул и обернулся. Перевязь, на которой висела рука, больно врезалась в шею.
В дверях стоял Уккам.
— Моя работа завершена, добрый господин, — негромко произнёс мастер, — мне пора ехать.
— Кордред тебе заплатил?
— Сполна, добрый господин, — Уккам слегка поклонился.
Родгар немного сдвинул перевязь, чтобы не так резала шею.
— Помнишь, ты как-то сказал, что обязан мне жизнью? Боюсь, что этот долг пришёлся бы мне сейчас очень кстати…
Он горько усмехнулся.
Уккам с серьёзным видом достал из кошеля на поясе какой-то небольшой предмет и протянул его собеседнику. Родгар с удивлением взял его здоровой рукой. В ладони оказался небольшой каменный брусочек. На одной из граней были вырезаны какие-то символы.
— Что это? — молодой человек поднял взгляд на мастера.
— Вексель.
— Не понимаю…
— Вы спасли меня, добрый господин. Я должен вам жизнь. Если будете в Серениссе, найдите в квартале чужеземцев звездочёта по имени Бакрам Гуслия, дайте ему эту вещь и скажите, что вас послал Уккам Каменотёс. Он вернёт мой долг…
— Я спрашиваю, что это такое?
Лицо герцога Орсино приобрело заметный багровый оттенок. В руке он сжимал кусочек бумаги с обожжёнными краями.
— А я откуда знаю, дорогой? — удивилась герцогиня, — ты, кажется, чем-то расстроен?
— Ты не знаешь?! Я тебе скажу! Это письмо вчера служанка нашла в камине. Оно закатилось в дальний угол и не сгорело до конца.
Виола глядела на супруга пытаясь сообразить, к чему тот клонит.
— Надеюсь, это не было что-то важное?
— Важное?! — герцог надулся и засопел, — несомненно. Оно адресовано тебе!
— Мне?! — герцогиня искренно удивилась, — но почему оно вдруг очутилось в камине?
— Ты у меня спрашиваешь?
— Я не имею привычки бросать письма в камин, — холодно возразила Виола, — от кого оно?
— Вот и мне тоже очень интересно, кто начинает письма к моей жене со слов querida mia — 'моя дорогая'!
— Дай сюда!
— Нет, я хочу знать!
— Давай, — герцогиня выдернула письмо из руки супруга и начала разворачивать побуревшую с чёрными пятнами бумагу.
Орсино надулся и засопел ещё громче.
— Перестань фырчать, — оборвала его Виола, — это от моего брата. Я узнаю его почерк. А ты уже вообразил себе невесть что…
В её голосе послышалось удовлетворение ревностью мужа.
Орсино шумно выдохнул.
— О, нет! Какой ужас! — она вздрогнула и чуть не выронила листок.
— Что случилось?! — испуганно спросил герцог.
Виола посмотрела на него округлившимися глазами.
— Отец Герговио ещё здесь?
— Он вроде остановился лигах в пяти к северу. В обители Алой Розы.
— Срочно пошли туда людей… Нет, слишком долго. Я сама поеду. Что ты стоишь как истукан?! Немедленно вели седлать лошадей.
— Но, Виола… карета…
