— Старик дома?
— Дома… — Жемчужинка запнулся и через минуту грустно добавил: — Опять еле на ногах стоит. Пришлось сапоги с него стаскивать.
— Всыпал тебе?
— Нет, мой старик хороший… Да и зачем он будет драться?
— С пьяными никогда ничего не известно. Этот, из подвала, Пеховяк, знаешь? Как напьется, так колотит своих, что только визг стоит. Вчера у них опять милиция была.
Жемчужинка улыбнулся:
— Ну, мой старик не такой. Он, когда возвращается, обязательно что-нибудь домой принесет. Он вообще хороший и, если б не эта водка… — Мальчик внезапно замолчал и махнул рукой.
Дальше шагали молча. Манджаро постукивал мячом о нагретую мостовую. У него из головы не выходил воскресный матч. Неожиданно он остановился:
— Как ты думаешь, Чек всех оповестил?
— Наверное… — пробормотал Жемчужинка.
— У него никогда ничего не поймешь.
— Увидим.
Манджаро снова торопливо пошел вперед, зажав под мышкой старый, ободранный, полопавшийся по швам мяч. Лицо у него было озабоченное.
— Знаешь что? — быстро заговорил он, не глядя на товарища. — Мы должны сколотить сильную команду, лучшую на Воле. И для этого нужно основать клуб. Я уже все обдумал.
Жемчужинка остановился, вытаращив на Фёлека маленькие кошачьи глазки.
— Клуб! — воскликнул он. — Первоклассная мысль! Я тоже об этом думал.
Манджаро сделал еще более серьезное лицо:
— Да, братец, нам нужно сорганизоваться. Сегодня на тренировке устроим собрание. Выберем капитана команды, казначея, наметим план тренировок, составим список игроков. До сих пор все у нас шло как попало. Дальше так продолжаться не может, — закончил он решительно.
— Дальше так продолжаться не может, — подтвердил Жемчужинка и изо всех сил хлопнул Фелека по спине. — Здорово ты все это обмозговал. Ох, как я рад! У нас будет клуб! Купим новый мяч, всем сошьем одинаковые трусы. Может быть, красные, как ты смотришь? — Он восторженно взглянул на Манджаро.
— Нет, черные, как у «Полонии».
Это был, конечно, убедительный аргумент. «Полония» была самой любимой командой для всех ребят с Гурчевской, а особенно — для обитателей Голубятни. Болели они за нее до беспамятства и всегда готовы были вступить в жаркую схватку со сторонниками армейцев или «Гвардии». Поэтому ничего удивительного не было в том, что Жемчужинка и не пытался возражать.
Он только спросил:
— А как мы назовем наш клуб?
— У меня уже есть название, но нужно будет его утвердить.
— Какое, скажи! — Жемчужинку разбирало любопытство.
Не поспевая за высоким Манджаро, он подпрыгивал, потирал ладони и сжимал кулаки. Но Манджаро сохранял спокойствие, как и пристало автору удачной идеи.
— Не скажу, узнаешь на собрании. Каждый напишет на листочке свое название, а потом проголосуем.
— Прекрасно! — Жемчужинка подпрыгнул, как кузнечик. — Я тоже что-нибудь сочиню. Только нужно это обмозговать.
И Жемчужинка так задумался над этим сложным вопросом, что за всю остальную дорогу уже не сказал ни слова.
Пустырь, который ребята называли своим футбольным полем, занимал небольшое пространство между остававшимися еще развалинами. Он был засыпан обломками кирпича и буйно зарос по обочинам жухлой травой. Но горячим поклонникам футбола он казался цветущим оазисом. С одной стороны его отделяла от улицы глухая стена сожженного многоэтажного дома, с другой — поросшие бурьяном развалины одноэтажного дома, с третьей — высокий забор, а с четвертой — огород. На этом «стадионе» и проходила спортивная жизнь ребят с Гурчевской и соседних улиц. Наиболее оживленно бывало здесь в послеобеденные часы, когда кончались занятия в школе. А теперь, во время каникул, ребята приходили сюда с самого утра. Здесь разыгрывались захватывающие дух матчи, которые часто завершались ссорами и даже драками. Происходили здесь и соревнования по легкой атлетике, а иногда и по акробатике — мальчишки ходили на руках, прыгали, состязались в беге.
С того времени, как ребята из Голубятни под предводительством Манджаро выиграли матч у команды с Гурчевской, площадка эта стала их «собственным стадионом». Каждого пришельца, который пытался помешать их тренировкам, они беспощадно изгоняли, и кое-кому приходилось покидать «стадион» с подбитым глазом.
Манджаро и Жемчужинка еще издалека, через пролом в стене увидели, что на «стадионе» кто-то уже гоняет мяч. Взволнованные, они помчались туда. Кто же это осмелился занять их поле да еще в часы, предназначенные для их тренировки? Они поспешно юркнули в пролом, выбрались на затоптанную траву площадки и остановились как вкопанные.
На площадке они увидели Скумбрию, предводителя «фазанов» с Окоповой, капитана команды, с которой они должны были состязаться в ближайшее воскресенье. Зрелище это так поразило их, что они даже растерялись, не зная, что можно предпринять в таком непредвиденном случае. Из состояния полного ошеломления их вывел только Польдек Пеховяк, прозванный среди ребят с Гурчевской улицы за щуплую фигуру и непропорционально длинные руки и ноги «Пауком». Паук принадлежал к категории самых старательных футболистов, и тем не менее второго такого размазню и растяпу трудно было отыскать. Не было ничего удивительного, что он вечно был объектом насмешек и попреков.
Он подошел к ребятам, озабоченный и подавленный, покачиваясь на длинных, как костыли, ногах.
— Видите, что делается? — выдавил он шепотом.
Манджаро в сердцах сорвал на нем злость:
— Это ты, наверное, впустил их сюда?!
Паук плаксиво скривил губы:
— Что, они у меня спрашивались?
— Нужно было им сказать, что это наш стадион.
— Сказал.
— Ну, и что?
— Да… Скумбрия только высмеял меня. «Ваш стадион? — говорит. — Тогда убери отсюда кирпичи, потому что мы играть хотим».
— Эх ты, растяпа! Нужно было их прогнать!
— Попробуй сам…
Манджаро наградил Польдека взглядом, полным презрения, и снова повернулся к «стадиону». «Фазаны» били по воротам. Скумбрия уже собирался ударить по мячу, когда Манджаро, перебежав через поле, дернул его за рукав.
— Это наш стадион, — процедил он сквозь зубы.
Скумбрия только досадливо оттолкнул его:
— Не мешай! Видишь, люди играют?
— Это наш стадион, — запальчиво повторил Манджаро.
Только теперь Скумбрия сделал вид, что узнал его. Засунув руки в карманы, слегка приподняв плечи, он презрительно прищурил глаза.
— Может быть, ты снял его у магистрата? — спросил он насмешливо.
Манджаро покраснел до корней волос. Выдвинув вперед челюсть, он сжал кулаки и, готовый к бою,
