— Известный своей честностью?
— Ну…
— Попроси с него бумажку, пусть распишется.
Сказано — сделано.
Заглянув в бумажку, Серый спросил:
— А если он их хлебом да водой кормить будет?
Так на свет появилась вторая расписка, чуть подлиннее.
— А если он их, до ума не доведя, выпроводит?
Была написана третья, почти на страницу.
— А если деньги кончатся?
Четвертая.
— А если пожар? Или разбойники?
Пятая, уже на две страницы.
— А если скажут, что ты права с ним договариваться вообще не имел?
— А если…
— А если…
К вечеру был при свидетелях подписан уговор на десяти страницах в двух экземплярах, начинающийся словами «От имени и по поручению государя нашего императора милостиво повелеть созволили», и кончающийся «Стороны договариваются о признании юридической силы документов, полученных с голубиной почтой».
— Ну, силен твой советник, батюшка Иван-царевич, — уважительно покачал головой купец, пряча уговор в сумку. — Такой уговор дороже денег. Приказчикам своим покажу дома — пусть учатся. Ежели когда расстаться с ним надумаешь, всегда готов его к себе в общество принять. Так ему и передай с нашим почтением. Вот.
— Да что ты, Демьян Ерофеевич, он и грамоте-то едва учен, не то что в коммерции смыслить. — Иванушка засмеялся, замахал руками. — Он больше по… м-м… военной части проходит.
Купец ему почему-то не поверил.
— Как скажешь, батюшка, наше дело — предложить…
Через два дня, набив переметные сумы деньгами, и сторговав у сельчан лошадей, Иван и Сергий съехали со злополучного постоялого двора и двинулись по направлению к реке Бугр. Там, за Бугром, начинался Вондерланд, конечная цель их путешествия.
— Ты знаешь, Сергий, чем знаменита эта река? — задал вопрос Иванушка, когда они проезжали по мосту.
— Нет. Чем?
— Раньше в этой реке жило громадное чудовище Овир — многорукий, многоротый, многоглазый, а некоторый даже утверждают, что у него были еще и длинные щупальца с когтями и присосками. И оно пожирало каждого, кто пытался перебраться на другой берег. Ну или почти каждого. Редкому счастливчику удавалось пробраться мимо него живым. Но никогда — невредимым.
— И что с ним стало? Тоже пал жертвой легендарного Елисея?
Иван неодобрительно покосился на друга, но, вовремя вспомнив, что слово «ирония» в лексиконе Серого сроду не обитало, продолжил:
— Нет. Этого подвига среди приключений королевича Елисея не было. Возможно, потому, что он не успел до него добраться.
— А кто успел?
— Никто. Оно издохло само.
— От чего же? — по-настоящему заинтересовался Серый, наверняка не без задней практической мысли.
— Во время последней религиозной войны в Вондерланде целые толпы беженцев устремились во всех направлениях, в том числе, и в Лукоморье…
— Понятно. Оно обожралось.
— Ну, можно назвать это и так.
— А как еще? — хмыкнул Волк. — А из-за чего была война?
— Ну, как всегда — из-за дискуссии по важному теологическому вопросу, способному оказать долгосрочное влияние на всю общественно-политическую…
— А короче?
— Еще короче?
— Если можно.
— Да, конечно… Видишь ли, в Священной Книге Памфамира-Памфалона было сказано, что во время Стодневной проповеди на нем была синяя туника.
— Ну и что? По-моему, все предельно ясно. Не вижу тут повода даже для мало-мальской драки, не говоря уже о войне.
— Это тебе ясно. Но дело в том, что вондерландцы — народ крайне приверженный моде, и вообще всему красивому, яркому, нарядному, и как следствие этого, например, в их языке имеется тридцать два отдельных слова только для обозначения оттенков синего. Понимаешь?
Волк ненадолго задумался, кивнул.
— Теперь понимаю. Если бы оттенков синего в вондерландском было хотя бы двадцать, Овир остался бы жив.
— Ну, в общем-то, да.
— И кто победил?
— Маджента.
— А-а… Э-э-э… М-м-м…
— Да, к синему это имеет весьма отдаленное отношение, но это были еретики, про которых в пылу сражений правоверные забыли, а, по-видимому, когда вспомнили — было уже поздно. Если, конечно, еще было кому вспоминать.
— И какие же далеко идущие последствия имела их победа для Вондерланда?
— Теперь балахон их первосвященника цвета маджента.
— И все?!
— И Овир сдох. В жутких конвульсиях.
— Стоило оно того… — фыркнул Серый. — Я о балахоне.
Царевич пожал плечами.
— Лично мне больше симпатичен подход к проблеме религиозных войн в Вамаяси.
— Какой?
— Ты знаешь, в Вамаяси вот уже пятьсот лет не было ни одной религиозной войны. Но вовсе не из-за похвального единогласия их духовенства в вопросах богослужения. Нет. Просто один вамаясьский правитель когда-то повелел запирать всех дискутирующих богословов в одном монастыре — Бао-Линь, по-моему, без пиши и воды, и не выпускать до тех пор, пока они не придут к консенсусу.
— Они же запертые, как они туда прийти должны? — недопонял Серый.
— В смысле, к единому мнению.
— А-а.
— И твердо следовал своему принятому однажды решению. И поэтому у богословов было несколько вариантов — или умереть от голода и жажды, или найти общий язык, или…
— Перебить противника?
— Именно. Причем голыми руками, или при помощи подручных средств — книг, книжных полок, масляных светильников, циновок, и тому подобного, так как перед заходом их тщательно обыскивали и отбирали все, что могло хоть отдаленно сойти за оружие.
— Почему? — искренне удивился Волк. — Ведь так было бы проще?
— Ну, наверное, потому, что правители всегда надеялись, что вопрос будет все-таки решен мирным путем…
