стекала не то, что ручьями — водопадами. Но добрые король и королева приказали выдать ей новое платье, она обсохла и согрелась у камина и подкрепилась, перестала дрожать, и как раз, тогда, когда крестные матери стали преподносить новорожденной дары, выяснилось, что она все-таки не немая. Когда оставалось сказать свое пожелание только мне, она подошла к колыбельке и промолвила, и зловещий грозовой раскат подчеркнул ее слова:
— Когда тебе исполнится шестнадцать лет, в тебя влюбится самый прекрасный принц в округе!
Увы, только тогда мы обратили на нее внимание по-настоящему. Ей самой было едва ли больше этих шестнадцати лет — и она была феей. Да-да, молодые люди, феи тоже бывают молодыми, и даже маленькими, и не надо на меня так смотреть, хотя, честно-то говоря, в свои шестьсот сорок я уж сама стала об этом забывать, — и тетушка Баунти смущенно хихикнула.
— А вам больше трехсот пятидесяти не дашь, — подоспел с комплиментом Волк.
— Но пока я не вижу ничего плохого, и даже эта пришелица оказалась совсем не злой колдуньей, как говорил Орландо, а такой же доброй феей, как и вы, — в недоумении взглянул на волшебницу царевич. — Как же случилось, что все закончилось вот так — столетним сном и колючками?
Фея откинулась на спинку вафельного кресла и улыбнулась — снисходительно и грустно:
— Ах, молодость, молодость… Когда она вообще видит что-нибудь плохое?.. Ну, а если я скажу, что приблизительно за год до шестнадцатилетия Оливии Орландо — ему тогда было семнадцать лет — уже начал чувствовать действие заклинания? И что отказался жениться на девушке, которая считалась до этого его невестой, и в которую он был влюблен самым немагическим манером? И что бедняжка — единственная наследница престола Зиккуры — ушла после этого в монастырь? И что влюбленный в Оливию Орландо убил на дуэли другого принца, которого Оливия полюбила в пятнадцать лет, и который предложил ей руку и сердце за три дня до ее шестнадцатого дня рождения?
Иван стыдливо потупился.
— Я же не знал, что все так обернулось… Я думал, что любовь презирает все преграды и препятствия… Что возвышеннее и чище чувства не может быть…
— Амалия, бедная девочка, юная фея, тоже так думала. И я с вами с обоими согласна. Настоящая любовь — да. Но не наведенная колдовством. Колдовство и любовь — две вещи несовместные. И этот печальный пример — лишний раз тому подтверждение, — безнадежно развела руками старая фея.
— Ну а где же во всем в этом колючки и всеобщая спячка? — прервал реминисценции тетушки Баунти Волк, заинтригованный рассказом помимо воли.
— Но ведь оставалось еще одно, последнее пожелание — мое, — продолжила волшебница, слегка нахмурившись от подобной бесцеремонности. — Я предвидела, что возможно, случится что-либо подобное, и, поскольку чужое пожелание я ни отменить, ни исправить не могла, я предложила этот выход. Десятка за два лет, которые бы прошли со дня маленького магического происшествия с веретеном, в то время, как Оливия бы спала, действие заклинания на бедного Орландо, смягченное волшебным лесом, ослабло бы настолько, что он смог бы успокоиться и завести нормальную королевскую семью — он ведь тоже единственный наследник короны — и проявлялось бы, скорее всего, только иногда в тревожных снах. А через сто лет, к тому времени, когда его жизненный путь уже прервался бы, появился бы новый принц, который и смог бы пройти через лес в замок и разбудить Оливию поцелуем — это просто ключ к заклинанию, — и, перехватив непонимающий взгляд отрока Сергия, старушка поспешно добавила: — Нет- нет. Любовь тут не предусмотрена.
Любые чувства между ними были бы сугубо на их совести, — и лукаво улыбнулась.
— Но тут пришли мы, и все испортили, — угрюмо подытожил царевич.
— Увы, — улетучилась улыбка. — Теперь, даже если вынести Орландо из замка, он не проснется, пока не разбудят Оливию.
— И — «опять — двадцать пять», — подытожил Серый.
— Если не учитывать того, что два престола уже сейчас остались без наследников, — уточнила фея. — А это — смена династий, гражданская война, голод, мор… Ну, вы же образованные мальчики, должны знать…
— Что мы наделали… — схватился за голову царевич. — Что мы натворили…
Серый пару секунд раздумывал о том, не стоит ли напомнить Иванушке о том, что это, вообще-то ОН наделал, и ОН натворил, но пожалел его, и не стал.
— Если бы мы только могли догадываться… — продолжал убиваться Иван. — Это только я виноват. И ничего нельзя теперь поделать… Или можно?
Он кинулся на колени перед старой феей, схватил ее пухлую морщинистую ручку и умоляюще заглянул ей в глаза.
— Или можно? Тетушка Баунти, молю вас, откройте нам всю правду. Есть ли на свете средство, что могло бы все исправить? Чтобы помочь если не Оливии, то Орландо? Я по глазам вашим вижу — есть. Вы только скажите нам — мы из-под земли его достанем, весь свет обойдем, мы жизни не пожалеем…
— Ну, что ж… Если вы настаиваете… Только нелегкое это дело… И даже если завершится все у вас успешно, но вернетесь вы позднее, чем через три месяца, от сегодняшнего дня считая…
— …Иван, ты дурак! — в который раз за долгий жаркий июньский день разнеслось по ясному небу.
В ответ раздавалось обиженное молчание.
— Нет, я не против этих злосчастных престолонаследников, у которых неразборчивый подход к выбору гостей вылился в государственную трагедию. Я им сочувствую. С каждым могло случиться. Но я тебя просто не понимаю. Буквально еще день назад кто мне все уши прожужжал, что у него лучший друг в осаде? Кто торопился в этот Дарессалями…
— Шатт-Аль-Шейх.
— …какая разница…
— В географическом положении, во-пер…
— Я ГОВОРЮ — КАКАЯ РАЗНИЦА, потому, что конь, без которого судьба Кевина Фрэнка и его супружницы, возьми шантоньцы город, тоже будет не из завидных — в этом Шаль-От-Шейхе, а твое яблоко — в Стелле! Ну-ка, что ты теперь расскажешь про географическое положение, а? Как ты думаешь, сколько они смогут продержаться на одних воронах и собаках? Ты сам пообещал им, что вернешься скоро, никто тебя за язык не тянул.
На покрасневшей физиономии Иванушки отразились следы внутренней борьбы. Без правил. С применением всех видов оружия. Массового поражения.
— Сергий, ну помню я все это, и не думай, что это решение далось мне так просто. Но если бы Кевин Франк был на моем месте, он бы поступил точно так же, и когда я расскажу ему, он все поймет. Ну пойми и ты, Сергий, ну не могли же мы бросить Оливию и Орландо на произвол судьбы в таком безвыходном положении, тем более, что от них — а теперь и от нас — зависят и судьбы их королевств…
— За этим яблоком могли бы отправиться какие-нибудь их родственники, или приятели, или рыцари двора, или как там они называются, у которых нет осажденных друзей и которым не надо спешить в Шахт- Альт-Шейх за этим дурацким конем, которого, к тому же, никто там пока не собирается никому отдавать. Ну ведь скажи, что я прав, а, Иван? По совести-то?
Иванушка вздохнул.
— С одной стороны, прав. А с другой…
— И с другой прав.
— А с другой мы должны им помочь, — твердо завершил царевич. — Мы быстренько. А потом тоже раз — и в Шатт-Аль-Шейх. А на обратном пути к тетушке Баунти заскочим, яблоко отдадим…
— …и к обеду поспеем, — закончил за него Серый. — Иванушка, скоро только сказка сказывается. Хотя, в принципе, кроме ворон и собак, в Мюхенвальде есть еще и крысы…
— Сергий! Я все понимаю! Но Орландо…
— Ну так что, господа пассажиры, куда лететь-то прикажете? — прервал на корню оправдательную речь Ивана недовольный шерстяной голос. — Отсюда налево — Шатт-Аль-Шейх, направо — Стелла. Решайте, давайте.
Царевич замолчал, опустил глаза.
Серый, поджав губы, расковыривал дырку на коленке.
