Те члены команды, которые услышали последний вопль своего капитана, побросав багры, что было духу, припустили вниз по склону.
Откуда-то издалека донеслись звуки, как будто кто-то с балкона вытрясал гигантское одеяло.
— Птица Рух летит!!!
У моряков у самих как будто выросли крылья, и вся команда мгновенно оказалась на борту.
Капитан сбросил сходни, матросы побежали на реи ставить паруса, гребцы налегли на весла, и корабль испуганным верблюдом (присутствие на острове костей которых теперь так легко объяснялось) рванулся прочь.
Но было слишком поздно.
Огромная тень, закрывающая полнеба, легла на остров, и мамаша, (или папаша?) Рух увидели ущерб, причиненный людьми их гнезду.
Со злобным криком подхватила она в когти камень величиной с маленький дом и нашла круглым птичьим оком поспешно удаляющийся корабль.
Пара взмахов бескрайних крыльев — и она уже заходит в пике.
А-а-а-ах!!!..
Плюх!
Кр-ра-а?!
Не торопясь развернувшись, Рух улетела за вторым камнем.
Он упал совсем рядом, и поднявшаяся волна накренила корабль так, что с мачты сорвалось несколько матросов.
— Она полетела за третьим!..
— Мы погибли!..
— Какому сыну шакала, обиженному разумом, пришла в его булавочную головку мысль разбить яйцо?!..
— Откуда я знал, что это яйцо?! Оно было просто похоже на яйцо, и я подумал…
— Оно было похоже на яйцо, потому, что это и было яйцо!..
— Тебя-то никто не заставлял его бить!
— Я посмотрел на тебя, придурка…
— Сам придурок! И сын шакала тоже!..
В пылу перепалки, когда проявилось самое примечательное из человеческих качеств — в беде искать виноватого, вместо того, чтобы искать выход — даже любопытный Семьбаб забыл про Фаруха и его странную непотопляемую кухонную утварь.
Скрючившись, присев на корточки и убедившись, что его не видно из-за пузатых тюков с товаром, Фарух быстро потер свой кувшин и зашипел:
— Джин, выходи!
Иван, как и в прошлый раз, появился без предупреждения, встал в полный человеческий рост и недовольно скрестил руки на груди.
— Что, уже приплыли?
— Приплывем сейчас!.. На дно!.. На нас нападает птица Рух!!!
— Птицерук? — переспросил царевич.
— Птица Рух!!! Это гигантская птица!!! Она сбросит на нас камень, и все потонут!..
— А при чем тут я?
— Ну, ты же джин! Сделай же что-нибудь!!!
— Сколько раз тебе можно повторять, что никакой я не… Батюшки-светы!.. — Иван увидел стремительно приближающуюся птицу. — Ёже-моёже, как сказал бы отрок Сергий!..
— Видишь?.. — теперь уже чуть не подвывал от ужаса Фарух. — Сделай же что-нибудь!!! Сделай!!! Семью премудростями Сулеймана заклинаю тебя!!!..
— Что сделать?.. — Иванушка запаниковал и сам. Провести века и тысячелетия на дне морском, пока его не выловит какой-нибудь глубоководный тральщик или ныряльщик-пионер, в его планы далеко не входило.
— Хоть что!.. Прогони ее!!! Прогони!!!.. Джин!..
Такого птица Рух — ужас прибрежных сел и городов, кошмар морей, напасть горных деревень — не видела никогда.
К ней обращались с мольбами, проклятьями и просто с очень короткими нечленораздельными вскриками, но ТАКОГО ей никто и никогда еще не говорил.
— Кыш!!! Кыш!!! Кыш!!! — сердито загудело в поднебесье.
Из уст человека в ее адрес это звучало бы смешно, не будь этот человек нескольких сотен метров высотой, и не размахивай он перед собой курткой размером с арбузное поле.
Надменная Рух, безжалостная Рух, мстительная Рух первый раз в жизни почувствовала себя вамаяссьским воробьем.
Выпустив из когтей небольшую скалу и едва увернувшись от рукава исполинской куртки, она, нарушая все законы аэродинамики и анатомии, поджала хвост, втянула голову в плечи, развернулась и, едва удерживаясь, чтобы не зачирикать, во все лопатки припустила домой.
— Что это было? — уперев руки в боки, затребовал объяснений Семьбаб почему-то именно у Фаруха.
— Что — это? — слабо попытался удивиться Фарух.
— ЭТО, — выговорил купец с таким видом, что Фарух понял, что уловки его не пройдут. Но, тем не менее, сделал еще попытку.
— Массовая галлюцинация?
— Не старайся казаться умнее, чем ты есть! ЭТО! ЯВЛЕНИЕ!
— Джин-хранитель, семейный талисман. Он не продается, — быстро добавил он еще до того, как Семьбаб успел открыть рот.
— Ах, не продается… — оценивающе прищурился купец. — А как насчет оплаты проезда?
— Когда мы прибудем в Шатт-аль-Шейх, моя семья заплатит тебе столько, сколько ты запросишь, — снисходительно соврал Фарух, стараясь не думать о матери, перебивающейся с купленных в долг бобов на принесенную в соседском ведре воду.
— Я без предоплаты не вожу, — любезно сообщил Семьбаб.
— Тогда… Я отработаю.
— Все вакансии заняты.
— Но те матросы, которые упали с мачты в море…
— Было проведено сокращение штатов.
— А если я не продам кувшин? — шаг за шагом во время разговора, под напором большого живота Семьбаба, Фарух отступал к корме корабля, пряча драгоценный сосуд за спиной.
— Я прикажу выбросить тебя за борт. Без кувшина, — любезно разъяснил купец.
— Но это грабеж среди бела дня! — Фарух, прижатый к фальшборту, украдкой за спиной потер холодный медный бок.
— Нет. Сейчас уже вечер, — вполне резонно возразил купец. — И достань руки из-за спины. Что ты там делаешь?
Но было уже поздно.
— Здравствуйте, — как всегда, сразу и из ниоткуда появился Иван, и в который раз за день подпрыгнув от неожиданности, Фарух подумал, что он начал понимать, почему нормальные джины перед своим появлением пускают клубы разноцветного дыма.
— Этот человек хочет отобрать у меня кувшин! — обвиняющее направил Фарух указующий перст на остановившегося, как вкопанного, купчину.
— Это его кувшин? — строго спросил царевич.
— Нет! Ты же знаешь! Этот купец грозится выбросить меня за борт и оставить твой кувшин себе! Убей его! Убей немедленно!
— О, Фарух!.. Пощади меня, непутевого!.. Я отдам тебе все свои товары!.. — хлопнулся на колени Семьбаб.
