наложить минимальный макияж, должна была занять у Ирки около двух часов. Я открыл бутылку коньяку и налил себе большую порцию. Я очень волновался. Нервы были на пределе, и я не находил себе места. Оставшееся время я просто слонялся по квартире и поминутно прикладывался к бокалу. В общем, когда раздался звонок в дверь, бутылка была уже почти пуста, а я обрёл весёлое, пьяное благодушие.
– Ну, здравствуй, Евгений, – прямо с порога она прильнула ко мне, а я стоял как вкопанный, одуревший от счастья, до конца не веря в происходящее. От Иришки вкусно пахло духами, голова была закутана в изящную тончайшую шаль, а глаза были прикрыты огромными, в половину лица, тёмными солнечными очками. Она начала снимать обувь, а я поспешил в комнату. Сунув в карман футляр с браслетом и схватив в охапку ведро с розами, я вернулся в коридор. Иришка уже сняла с головы шаль, и вдруг у меня внутри всё оборвалось, и чуть не подкосились ноги – висок и половина правой стороны лица у Иришки представляли собой сплошную ссадину, багровой гематомой уходившую под глаз вплоть до переносицы.
Я вмиг протрезвел. Поставив ведро с розами на пол, я бессильно опустился рядом с ним на корточки, подняв взор на Иришку. Разумеется, я сразу обо всём догадался. Она же просто молчала, но на глаза её уже наворачивались слёзы. С помертвевшим лицом я сидел на полу, сжав кулаки в приступе холодной, яростной злобы, подобного которому не испытывал ещё никогда в жизни.
Дима меня Ирке простить так и не смог. После того, как я исчез, он начал много пить, приходить домой заполночь, будить её громким матом, грязно оскорблял и вообще всячески третировал. Она терпела в надежде на то, что со временем всё забудется и поутихнет, но день ото дня ситуация только усугублялась. Ну не смог этот примат преодолеть свою злобу, даже при большой любви к Ирке. О хотя бы минимальном благородстве он не имел и понятия, а его павианы-собутыльники, благодаря своим зачаточным мозгам, лишь распаляли его обезьянье самолюбие репликами типа «трахалась с лимитой», «позорище» и «на хрена она тебе такая». Он не нашёл ничего лучшего, чем удариться в запой, и через месяц его выгнали с работы. После этого стало вообще невыносимо. «Ты мне, сука, всю жизнь испортила!» – орал он в припадках ярости.
В какой-то момент он ударил её. Такого ещё никогда не было, и она ушла к родителям.
Через неделю он приполз ночью пьяный, умолял вернуться, клялся в вечной любви. Обещал всё простить и забыть, обещал, что никогда больше не нагрубит ей, что будет беречь… Она простила и вернулась. Несколько дней он ходил тихий и шёлковый, а потом снова сорвался, напился до потери разума, жестоко избил её и выгнал среди ночи на мороз в халате и тапочках. Благо родители живут через два дома…
Мы сидели за столом, я молча пил, непрестанно курил и смотрел на неё. Сидя напротив, она сквозь слёзы рассказывала и рассказывала мне о пережитых ею нескольких месяцах кошмара. Приступ слепой ярости у меня понемногу утих, и я принял единственно возможное в этой ситуации решение.
Я подошёл к Ирке, обнял её и погладил по голове:
– Ну, всё, Иришк, не плачь. Я рядом. Теперь я тебя точно никуда не отпущу и никому не отдам.
– Жень, – её вдруг начало трясти, и она заплакала уже в голос. – Я не могу… не могу остаться с тобой!
– Успокойся, Ирочка. Я тебя очень люблю. Сегодня мы с тобой будем отмечать праздник, а завтра ты позвонишь родителям, я поеду туда и заберу твои документы и вещи. А послезавтра сделаю тебе комплект ключей от входной двери, – я всё гладил и гладил её по голове, а плечи её сотрясались от рыданий. – Всё, Иришк, успокойся. Я рядом. Ты уже переехала. Теперь ты со мной. Всё.
– Жень, – она подняла на меня заплаканный взгляд и отрицательно покачала головой. – Не могу. Я тебя люблю, даже не сомневайся. Но… не могу. К нему я точно не вернусь, но и с тобой не могу остаться.
– Да что за бред, чёрт возьми, – я уже начал терять терпение. – В чём тогда дело-то?
– У меня будет ребёнок.
Не передать словами, что я испытал, услышав это. На меня навалилось чувство какой-то глобальной несправедливости происходящего. За что мне это всё, чёрт возьми! Почему этот дурной сон происходит именно со мной?
Ну, и что прикажете делать?
Хотя… что тут поделаешь? Мне всё уже ясно…
У Ирки были некоторые проблемы со здоровьем, потому об аборте не возникало даже мысли – впоследствии она могла просто больше не родить, а на такой риск я не пошёл бы никогда в жизни. Уже в ту секунду, когда она заканчивала свою фразу, я знал наверняка, что не изменю своего решения. Иришка останется со мной. А ребёнок при рождении получит мои фамилию и отчество. Слишком сильно я люблю Иришку и никогда не оставлю её в такой ситуации. А ребёнок… что же. Я буду ему отцом, буду заботиться о нём, растить его и воспитывать.
Я всегда смогу заработать достаточно, чтобы он и Иришка не нуждались в необходимом. В конце концов, не столь важно, что я не являюсь его биологическим отцом, потому что я уже люблю его ничуть не меньше, чем её саму.
Я спокойно и уверенно говорил ей об этом. Она плакала и смотрела на меня с благодарностью. Ну, какой для неё мог ещё быть выход из этой ситуации? В двадцать два года остаться с ребёнком одной, без средств к существованию – это страшно. Не знаю, насколько она меня любила… Впоследствии я неоднократно пытался задаваться этим вопросом, но всякий раз оставлял эти мысли, убеждаясь в их бессмысленности – Ирку я боготворил, поэтому о какой-либо объективной оценке восприятия мною её персоны не было и речи. А в тот момент особенно долго убеждать её не пришлось – в тяжёлой жизненной ситуации с нею рядом оказался любящий мужчина, готовый заботиться о ней, принимающий её безо всяких условий, и лучшего для неё на тот момент развития событий даже пожелать было невозможно.
Хохол, узнав о произошедшем, лишь поражённо выпучил глаза и многозначительно покрутил пальцем у виска, но, увидев выражение моего лица, вмиг осёкся. На следующий день мы с ним взяли такси и поехали в Развилку, обсуждая по дороге текущие дела.
– Ну, шо, Ромэо, вещи из мужа вышибать едем?
– Нет. Он Иркиным родителям вчера всё занёс сам… Хотя к нему я тоже загляну, но один.
– Жалко, – Хохол сжал кулак, покрутил им в воздухе и вздохнул. – Давно я на него зуб имею. Ещё с того дня, как они тебя втроём… Так шо, бил он её, говоришь?
– Сань, давай не будем об этом… И так тошно.
