В глазах Юли мелькнуло сомнение. Она еще не до конца верила мне. Потом на смену сомнению пришел страх. … Я мягко, Очень мягко произнес:
– Собирайся, Юль. … Собирайся.
Я встал и вернулся к шкафу. Выгреб из него ворох одежды и белья. Начал быстро сортировать его, откидывая на кровать нужное.
– Постельное белье есть, там? – спросила вдруг Юля, – или с собой брать?
Я понял: Юля сдалась. Согласилась уехать. Это было главное. Об остальном можно поговорить и позже. Если это «позже» будет.
– Возьми. Только не много, – спокойно, по-деловому, ответил я. Юля поднялась со стула. Огляделась так, словно только что проснулась.
– А посуда? Брать? – растерянно спросила она. Я задумался, припоминая. Кажется на кухне что-то было.
– Вроде там есть, – нерешительно ответил я, и с внезапно появившимся раздражением махнул рукой. – Да Бог с ней , с посудой! Надо будет – купишь. Иди Темку собери! Юля вышла. Я услышал как она говорит:
– Тема, мы уезжаем. Давай быстренько складывай свои вещи. Вот тебе сумка. Темка радостно запрыгал.
– Ура! Мы уезжаем?! Мам, а куда? Куда? Мам! Я прекратил складывать сумки, ожидая, что она ответит.
– Не знаю, Тем, – наконец произнесла Юля. В голосе ее отчетливо звучала горечь,
Через двадцать минут все уже было готово. Я вынес в коридор две плотно набитые сумки. Из своей комнаты появился Темка. К груди он прижимал корабль.
– Это еще зачем?! – возмутилась Юля. – Тебе что, игрушек мало? Оставь свой корабль здесь, ничего с ним не случится! Темка в ответ только крепче прижал его. С мольбой посмотрел на меня.
– Можно я его возьму, пап? Ну пожалуйста!
– Я сказала – оставь! – остервенело крикнула Юля.
Я не мог не заступиться за Темку. Ведь это был не просто корабль. Это была наша общая тайна. Я успокаивающе произнес:
– Ну пусть возьмет, Юль. Видишь как ему хочется…
– А-а. Делайте, что хотите! – отмахнулась Юля. – Мне все равно…. Я подмигнул Темке.
– Бери!
Он ответил мне таким взглядом… Такая благодарность была в нем… Это не рассказать… Я взялся за ручки сумок.
– Все, выходим.
15
Спрятав Юлю и Темку я смог наконец немного расслабиться. Давившая на меня тяжесть стала чуть- чуть легче. Совсем чуть-чуть, но и это значило многое.
Я снял себе квартиру. Тоже однокомнатную. Сменил машину. Ездил теперь на старенькой «пятерке». У нее была масса недостатков и одно преимущество – на мне машина не числилась.
Теперь надо было подумать о том, как уйти. Я не мог просто сесть с семьей в самолет и улететь. Черное море не на другой планете. Меня обязательно будут искать. И найдут. Рано или поздно.
Единственный шанс был в том, чтобы исчезнуть без следа. Нырнуть здесь, а вынырнуть в другом месте, с другим именем и другой биографией. Чистой. Новая жизнь с нового листа. Только так.
И ради этого – чтобы получить этот шанс – я пришел к старому кирпичному дому еще сталинской постройки. Я подошел пешком. Машину оставил в квартале от дома. Не хотел светиться. Возле подъезда пришлось подождать: жильцы скинулись на железную дверь, а на «домофон» как всегда не хватило. Сморщенная старушка с пудельком вышла из подъезда. Окинула меня подозрительным взглядом. Я вежливо поздоровался с ней.
Поднимаясь по лестнице я вспоминал: когда же я был здесь последний раз? Лет восемь-девять назад. А вдруг старик умер? Я поспешно отогнал эту мысль.
Я остановился у знакомой двери. С внутренним трепетом нажал кнопку звонка. Услышал осторожные шаги за дверью.
– Кто там? – спросил дребезжащий старческий голос и я сразу узнал его.
– Это я, Наум Борисович! – громко ответил я и переместился так, чтобы меня было видно в глазок. – Я, Вадим! Помните?
– Вадим? Ты? – старик явно удивился. Лязгнул засов. Дверь приоткрылась, на цепочке. Из квартиры пахнуло старостью и аптекой. Я широко улыбнулся.
– Здравствуйте, Наум Борисович!
Старик внимательно осмотрел меня. Дверь на секунду закрылась. Потом распахнулась уже во всю ширь.
– Вадик, заходи, мальчик, заходи! – забормотал Наум Борисович. – Наконец-то навестил старика. Не забыл!
В полутемном коридоре сушились на веревках проявленные пленки. Ветерок раскачивал их. Пленки тихо шелестели. Наум Борисович зашаркал в комнату. Оттуда позвал меня.
– Сюда, Вадик! Сюда проходи! Я двинулся на голос. Зажмурился от солнца, льющегося в окно.
– Вырос, возмужал! Совсем взрослый стал! Ай-яй-яй как время бежит! Ай-яй-яй! – услышал я и открыл глаза.
В комнате почти ничего не изменилось. Также всюду ворохи книг, фотографий. Только на табуретки у кровати появились склянки с лекарствами.
– А ведь я тебя еще совсем мальчиком помню, – продолжал бормотать Наум Борисович. – Помнишь ты ко мне с другом приходил. Такой дерзкий мальчик. Как его звали?
– Андрей, – ответил я, продолжая оглядываться.
– Да,да, правильно, Андрей. Совсем памяти не стало! А что сделаешь? Старость… Да ты садись Вадик, садись… Наум Борисович скинул стопку газет со стула.
– Садись.
– Спасибо, Наум Борисович, – ответил я. Старик устроился было на кровати, но тут же опять поднялся.
– Что же я, старый, тебя не угощаю-то?
– Да не надо, Наум Борисович! – попытался остановить я его.
– Как это не надо? – возмутился он. – Такой гость у меня! Сейчас чаек поставлю, с вареньем. Да у меня где-то и водочка была. Сам-то я уже не пью, врачи запретили. А тебе можно, ты еще молодой.
– Вы еще фотографируете, Наум Борисович? – спросил я.
– Балуюсь просто, Вадик. Сейчас же кругом эти скорые фото. Все торопятся, быстрее, быстрее. Настоящие мастера уже не нужны. Вот я и балуюсь по-стариковски. Снимаю людей на улицах. Проявляю, печатаю. Потом на фотографии смотрю и вроде как не один. Даже бывает разговариваю с ними, – Наум Борисович смущенно улыбнулся.
…Засвистел чайник. Наум Борисович налил в чашки чай. Подвинул мне варенье.
– Да что все я да я. Обо мне скоро могильные черви беспокоиться будут. Ты лучше расскажи как ты живешь. Женился наверное уже?
– Женился.
– И дети есть?
– Сын, – ответил я, помешивая ложечкой чай.– Наум Борисович, а я к вам по делу. Старик укоризненно покачал головой.
