нашей современной критики внесоциальный подход к истории, смешение всего и вся в прошлом России, попытку представить в положительном свете не только истинные ценности в нём, но и всё реакционное, вплоть до высказываний даже таких архиреакционеров, как Константин Леонтьев, В.В. Розанов и т.п.».
Заканчивалась статья в «Коммунисте», естественно, руганью в адрес статьи С.Н. Семанова «О ценностях относительных и вечных» — за «оценки, явно идущие вразрез с марксистско-ленинской методологией вплоть до попыток найти в политике самодержавия некие прогрессивные моменты, которые якобы способствовали укреплению национального самосознания». Причём аргументов не приводнись никаких. Да возразить что-то по существу Семанову
было и невозможно — он всегда умёл чётко формулировать русские позиции. Поэтому «Коммунист» ограничился абстрактным «лаем»:
«Печать неоднократно критиковала подобные ошибки ревнителей старины. Но они не считаются с этой критикой. .. «Литературная газета» в реплике правильно отмечала, что подобное выступление есть очередная попытка под видом дискуссии подвергнуть сомнению давно решённые и ясные вопросы».
Кем решённые? «Ими»? «Жидовствующими» русофобами, стремящимися ещё с 20-х троцкистских годов перечеркнуть русскую историю и опоганить русскую нацию? Теоретический журнал партии «Коммунист» предпочёл тут в полемику не вступать. И его нападки на Сергея Семанова повисли в воздухе. Повторить за «русофобами» их глупости и дремучую местечковую невежественность теоретический журнал партии таки устыдился.
Яковлев в мемуарах потом жаловался: «Ситуация с «Новым миром» и «Молодой гвардией» ясно показала, что либерально-демократические надежды к началу 70-х годов явно потускнели». То есть, говоря проще, ползучей «дерьмократической» контрреволюции тогда мы, русские, дали по морде.
Яковлев прямо рыдает по тогда побитым подрывникам-«дерьмократам». Он злобно шипит: «Их буквально оттеснила на обочину охранительная тенденция, в которой отчётливо пробивалось стремление реабилитировать Сталина, отгородиться понадежнеё от внешнего мира и покрепче завинтить гайки после «оттепели». В открытую заявляли о себе шовинистические и антисемитские (!) настроения… Аппарат партии постепенно терял контроль над духовной жизнью общества. Он метался — то громил.
ф уговаривал, то подкупал. Руководство партии паниче^gi боялось свободы творчества и свободы слова. Здесь Л было зарыто главное противоречие. С одной стороны, йельзя было публично поддерживать шовинизм и антисемитизм, да ещё в исполнении убогой бесталанной писательской группировки».
Стоп. Поясним, что у «Яковлевых» талантливы всегда только «они» — только «жидовствующие», а коренные русские всегда заведомо бесталанны, хотя у русских, напротив, пользовались тогда редкой популярностью именно русские писатели, тот же Анатолий Иванов и всё иже с ним. Сериалы «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов» смотрела вся страна. Книги серии ЖЗЛ, выпускавшиеся редакцией Семанова, котировались превыше всего. Молодогвардейскую критику читали взахлёб всё думающие русские люди.
Далеё Яковлев признаёт: «В то же время либеральнодемократические позиции и вовсе противоречили политическим принципам партии. Я помню эти метания — потрафить всем, понравиться тем и другим. Приведу только один пример. Сразу же после статьи в «Коммунисте» секретарь ЦК Дёмичев принял членов редколлегии этого журнала («Молодой гвардии»). Разговор продолжался болеё двух часов. Иванов, Фёдоров, Солоухин, Чивилихин, Лобанов, Фирсов говорили Дёмичеву, что позиция защиты патриотизма в журнале верная, а потому им непонятны обвинения, что линия идёт вразрез с линией ЦК».
Да, позиция «Русской партии внутри КПСС» была уже настолько сильна, что мы не только не сдались на окрик из теоретического журнала партии, но ещё и решительно потребовали объяснений от самого секретаря ЦК. И в результате Дёмичев практически вынужден был дезавуировать статью в «Коммунисте». Яковлев вспоминает: «Труд, но сказать, что повлияло на секретаря ЦК: то ли клятвы визитёров в своей верности линии ЦК, то ли указания «сверху», то ли забота о собственном выживании, только Дёмичев заверил их, что антипартийной линию журнала никто не называл, никакого документа в ЦК о неправильной линии журнала не существует. .. Что касается борьбы с буржуазной идеологией и защиты патриотизма, то эта линия заслуживает полной поддержки».
Указания Дёмичеву «сверху», естественно, были — мы могли уже убеждать членов Политбюро и самого генсека. Тем более, что особо и убеждать-то его не пришлось Статья «О ценностях относительных и вечных» ему сразу понравилась. Конечно, ему на неё «они» потом стали капать, пугать его каким-то якобы подтекстом, якобы намёками.
А он? Увы, при всём моем уважении к Брежневу, я не могу сказать, что он был, как Сталин, решителен. Ему положили на стол программу, которая ему понравилась. А ведь перед этим «они» исподтишка всё время именно и обвиняли-то его в том, что у него нет программы. Именно на этом играли, противопоставляя ему сначала «железного Шурика» Шелепина, потом Романова и Гришина. Так схватись за понравившуюся программу! Вызови этих смелых и умных молодых людей, поручи им её доработать, расширить! Тебе Провидение в помощь. К тебе помощники сами пришли. Такой тебе Господень подарок. Но, увы, Брежнев запомнил имя, посоветовал Черненко взять имя на замётку для «кадрового резерва». Но всё это както бюрократически, с оглядкой, как бы кого не обидеть ю стоящих в бесконечной очереди на повышение партийных работников. Соблюдением порядка в этой длинной парто-
<#реди за привилегиями Брежнев очень дорожил. Вот и угодил с нею в «застой». Потому что по очереди приходили серенькие ненашевы-невашевы и тормозили развитие страны и общества.
Нет, не решился Брежнев круто повернуть руль.
Но, во всяком случае, чего-то мы всё-таки добились, j^ju крепко держали в своих руках каналы закрытой информации. И о «собственном выживании» любому секретарю ЦК уже теперь надо было подумать, прежде чем вызывать недовольство «Русской партии внутри КПСС», ибо это теперь стало игрой с огнём. Маятник качнулся в русскую сторону. Это поняли всё аппаратчики.
После победного визита в ЦК «Молодая гвардия» почувствовала свою силу, и весь русский лагерь не только не притих, а, напротив, стал напирать жёстче, наступательней и обоснованней. Мы видели, что в закулисье партии Яковлев морально умер — это уже сыгранная фигура, которой надо лишь помочь упасть, как перезрелому подгнившему плоду. Мы, русские в контрпропаганде, сделали правильные выводы после прямой схватки и избавились от мягкотелости, от обтекаемых формул, стараясь в закрытых сводках для Политбюро чётче и без обиняков показывать, кто ведёт разрушительную работу в стране. Песенка Яковлева была спета. Но самодовольный авантюрист ещё обольщался, что его повысят — сделают зав. отделом. Перенадеялся на влиятельность «Иудейской партии внутри КПСС», напирал на свою знаковую борьбу с антисемитизмом и сдуру распространил про себя слух, что был главным закопёрщиком и редактором статьи в «Коммунисте». А итог? В русских кругах открыто острили, что 1сандидат исторических наук Семанов с «Ценностями относительными и вечными» оказался лучшим теоретиком,
чем занимающий не свой стул, образованный на краткосрочных масонских курсах в Америке, липовый доктор исторических наук Яковлев.
И уж, конечно, всё эти остроты гебешными и партийными спецслужбами, как положено, оперативно доводились до ушей Андропова и членов Политбюро. Сам Яковлев вспоминает, как от него в испуге отвернулись даже единомышленники-евреи: «Арбатов, мы с ним играли на бильярде, сказал мне:«Тебе, Саша надеяться не на что. Тебя не утвердят». Тогда мы были с Арбатовым в «никаких отношениях». Это потом стали друзьями. Тем же вечером Александр Бовин с присущей ему прямотой сказал: «Ты, Саша, не расстраивайся, мы тоже подложили дерьма в твой карман». Надо полагать, соответственно настроили Андропова».
Но Яковлев не был бы Яковлевым, если бы сдался. Он решил всё-таки показать, какой он умный. Доказать, что его напрасно русская закулиса смешала с грязью, что он, не хуже Троцкого, обладает красноречием и умеет переубеждать.
15 ноября 1972-го года он опубликовал в «ихней» «Литературной газете» обширную статью на разворот «Против антиисторизма», подписанную жирными буквами «А.Н. Яковлев». Этого-то то мы и ждали.
Про статью Дементьева сам Яковлев потом цинично объяснял: «Статья Дементьева была полна лукавства. Это очевидно. Но тогда нельзя было обойтись без использования марксистских банальностей. И, тем не менее, несмотря на искусственную оболочку…». Про собственноручное творение, хотя рука была одна, он объясняет то же самое: «Моя статья, как и статья Дементьева, была выдержана в стиле марксистской фразеологии. Я обильно ссылался до Маркса и Ленина, и всё ради одной идеи — в острой
