очень высоко. Человек, работая в советской юстиции, опыта набрался, Человек «милицейский», значит абсолютно свой. Почему его не подложить под самого Андропова? С перспективой. Надо омолаживать Лубянку. Тем более, что уж теперь-то, после андроповской записки, «русисты» с «андроповцами» уж точно не сговорятся! Второй Ильич тоже был не лыком шит — ему эта идея очень пришлась по душе. Уже готовились в аппарате «бумаги». Мы опять почувствовали себя на коне. Очень на коне.
И тогда Андропов делает второй ход — решает сдвинуть с точки замерзания начатую им, но после недовольства Брежнева придержанную операцию против «русистов». В августе 1981 года таки арестовывают Анатолия Михайловича Иванова. Но тот тёртый орешек — уже посидевший порядком, поэтому так-то просто его не раскрутишь. Только через полгода руки следователей доходят до Семанова.
В это время в стране происходят два настораживающе синхронных события, в результате которых Брежнев остался без своей главной опоры в секретариате ЦК и без своей главной опоры в КГБ. До мнительности одновременно «старуха с косой» приходит при загадочных обстоятельствах за Цвигуном и вслед за ним сразу за Сусловым.
В ГБ люди Брежнева держались на Цвигуне. Всё особые связи, особые досье, повязанные на партию, были у
него. Многие контакты, в которых были задействованы со. вместно ГБ и партийная «контрпропаганда», шли только через него. Я с Семёном Кузьмичем был в особых отношениях — рискуя вызвать недовольство Андропова, активно поддерживал его в коридорах власти. И даже демонстративно рецензию на его книгу «Тайный фронт» написал («Молодая гвардия», № 10, 1974)— под знаковым заголовком «Шпионаж меняет лицо», в которой, отсылая читателя к своему нашумевшему «Силуэту идеологического противника», развивал те идеи и особо подчёркивал, что противник переключился на использование агентов влияния. Верный своей манере я подключил дополнительный закрытый материал. И даже несколько двусмысленно, но, главное, имя Солженицына назвал — вопреки распоряжению Андропова великого писателя ни в коем разе не упоминать, а погрузить в забвение. И расставил акценты так, что Цвигун в моей рецензии выглядел таким мыслителем на главном участке — борьбе с сионизмом, что хоть завтра делай его министром. Цвигун не скрывал своих симпатий к «Молодой гвардии». К Андропову захаживали «бовины» и «арбатовы». К Цвигуну «Ивановы» и «фирсовы». Незадолго до его смерти он советовался относительно кандидатуры на ГБ — как бы для верности с разных сторон одного и того же, ещё молодого подсказать человечка. Его личные отношения с Андроповым были уже натянуты до предела, но себя он трезво отвёл: поймут нас только, если подскажем молодого с именем.
Мы строили большие планы. Но 19 января 1982 года С. Цвигун вдруг, согласно заключению «кремлёвки», покончил с собой. Якобы застрелился после того, как неудачно попытался по поручению Андропова раскрыть глаза Брежневу на похождения дочки Гали. Сивый бред, рас-
странявшийся для простаков людьми Андропова! Да ежнев сам прекрасно о Галиной дури знал и с неё не слово брал перестать пить — остановиться. Это была боль, и он сам искал сочувствующих ему. И они были С Цвигуном слишком на «ты», чтобы Брежневу обидетьна сочувственную информацию о болезни и очередном ;ое дочки. Нет, тайна вдруг «застрелившегося» Цви|уна — в одной цепочке странных смертей в борьбе за рмсть. Во всяком случае, достоверно одно, что со смертью Цвигуна самому Брежневу стало ясно — ходи по даче да оглядывайся.
, Брежнев понимает, что его обложили. И он принимает решение срочно перевести Андропова на «выдвижение» с Лубянки в Большой Дом, пусть полномочия сдаст, а уж потом… Так и Сталин, всегда осмотрительно поступал, когда убирал главных чекистов.
, Но 25 января 1982 года неожиданно «умер от инсульта» серый кардинал при Брежневе Суслов. До этого ОН был совершенно бодрый. И даже к «инсульту»… надо Же, приготовился. Словно зная, что его трахнет, заранеё прибрался у себя в сейфах. И напоследок загадочно сделал всем ручкой — унёс с собой в могилу всю теневую структуру партийной контрразведки Брежнева, оформленную под контрпропаганду, слившуюся с ней и маскировавшуюся ею, как бы растворённую в ней. Многие видные и не самые видные политики после смерти Суслова Оказались «на свободе». Как при крепостном праве: барин Умер, оставил завещание — всё его крепостные получают вольную. Черненко кинулся занимать кабинет Суслова, мгновенно переехал, но сейфы и шкафы в сусловском кабинете оказались пусты. Помощник Черненко Виктор Васильевич Прибытков пишет: «В ЦК КПСС существо-
вало непреложное правило — после смерти любого сёк. ретаря ЦК, его архив в обязательном порядке изымался анализировался и помещался после сортировки в сверх, секретный сектор. Такие архивы оставались практически у всех — у кого больше, у кого меньше. Архив Микояна составил не меньше трёх здоровенных грузовиков, потому Микоян и был не потопляем. Исключение составил лишь один человек — главный идеолог партии Михаил Андреевич Суслов, после которого не было обнаружено никаких архивов». Даже «особой важности особая папка» (сверхсекретная документация) исчезла. Всё досье Суслова исчезло, растворилось, как золото партии, в адском небытие. До сих пор нигде не всплыло. Значит, впрямь утрачено навсегда.
Это был второй мощный удар судьбы (Андропова?) по Брежневу. Конечно, Брежнев и Черненко кого-то помнили, кого-то срочно вызвали. Но восстановить саму тайную структуру так и не сумели.
А Андропов не торопится переезжать с Лубянки. Он весь, как натянутая струна. Он хочет заранеё знать, кто придёт на его место.
А теперь интересное место из опубликованного дневника СМ. Семанова: «26 марта 1982 года рано утром за мной приехали два приятных молодых человека и предъявили ордер на допрос».
Я ни на что не намекаю. Но просто сопоставьте даты — как раз в эти дни Черненко поручили подготовить окончательную кандидатуру на освобождаемый Андроповым «второй трон», то есть КГБ. И Черненко жаловался в доверенном русском окружении, что кандидатуры практически нет. Федорчук с КГБ Украины, которого предлагает Щербицкий как своего человека, на самом деле, ко-
Цяа мы покопали, предстал человеком то ли не слишком |рергичным, то ли даже с двойным дном. А русская кандидатура, мол, была, да сейчас с ней уже не вылезешь. |j не заикайтесь даже мне о ней.
/Повторяю, я ни на что не намекаю, но такие люди, |фК Андропов, ничего никогда не делали случайно, на том ;||к высоко и поднялись. Убрать «со стола» вовремя нежелательную карту — это высший пилотаж политической НГры.
Но вернусь к мемуарам Семанова: «Я разбудил жену, щепнул ей на ухо, кому звонить, если «задержусь», и мы с$ли в машину. Судя по маршруту, догадался — везут в Лефортово. Неплохо. Меня проводили через несколько коридоров со стальными дверями, которые гулко захлопывались позади, один из сопровождавших спереди, другрй сзади, в кабинете усадили на стульчик против света и т.п. — словом, всё шло по учебным приёмам. Допрашивали меня в Лефортове два дня, устроили очную ставку с Ивановым. Я всё вежливо отвергал, угроз обыска и записи на видеомагнитофон не боялся (во всяком случае, так щ утверждал). Признался в пустяках, что когда-то подпал (не брал, покупал) у Иванова журнал «Вече», оговорив особо, что никому его не показывал, а уничтожил. Ото чтобы мне «распространение» не пришили). На том, подписав осторожный протокол, и расстались».
Кажется, всё — пролетело. За что судить? За покупку журналов, которые сам же покупатель, так как они ему «не понравились», уничтожил? За это даже по советским законам дело не пришьёшь. И, тем не менее, факт допроса-то был. Семанов в роли как свидетеля, но следствие-то идёт. Андропов потирает руки: подходящая русская фигура пока крест-накрест перечёркнута. А другую
эти простаки не приготовили. Русские на какое-то время обезврежены.
И в мае 1982 года Андропов наконец-то переехал, оставаясь в Политбюро, с опасной Лубянки на глаза в Большой Дом. Даже стал вроде выше — вторым (рабочим) секретарём, хотя тут они с Черненко «сражались», кто над кем. А на его место с мая 1982 года был переведён с КГБ Украины Виталий Васильевич Федорчук — как авангард, ный полк Щербицкого, который должен был занять плацдарм и обеспечить приход в генсеки самого Щербицкого, как планировал Брежнев. Мы Федорчука не очень-то приветствовали, но Щербицкому заранеё радовались. Приходил в партию и страну заведомый патриот.
Но мы напрасно радовались. Всем нам — хотя конкретно опять Семанову, но тень-то брошена на всех нас! — Федорчук, едва придя, тут же наносит боксёрский удар в солнечное сплетение. Сомнительное дело Иванова идёт в суд. По чьей заинтересованности попало вдруг в суд «неспешное», «строго засекреченное», сознательно «висячее» дело, читателю, надеюсь, понятно. А суд состоялся 24 июня 1982-го года в главный масонский праздник — Иванову дали год лагерей, уже им практически отбытый: меньше было дать нельзя —
