Лениво и небрежно улыбалась.Ведь никакого дива в этом нет,Она давно уж этим занималась;Она, мол, дилетант, а не поэт!(И потому ей как бы позволялосьИ творчество других знакомых дамПричислить к дилетантским пустячкам!)43Так, в детской книжке я не раз читал,Что киник Диоген в дому ПлатонаПлатона гордость с гордостью топтал,Его ковер порвав бесцеремонно.На ссору он собрата вызывал,Но тот хранил довольно непреклонноВ душе философический покойИ был весьма доволен сам собой.44Я вспомнил этот маленький рассказ,Поскольку нашей леди АделинеСлучалось обесценивать не разУлыбкой дилетантскую гордынюИ восхвалений родственный экстаз,Когда порой маркиза иль графиняПыталась проявить в кругу семьиТаланты и способности свои.45О, нежные, чувствительные трио!О, песен итальянских благозвучие!О, «Mamma mia!»[112] или «Amor mio!»[113]И «Tanti palpiti»[114] при всяком случае,«Lasciami»[115] и дрожащее «Addio»[116]И, наконец, как верх благополучия,Романсик португальский «Tu chamas»[117](Слова, непостижимые для нас!).46Миледи пела мрачные баллады,Туманной Каледонии преданья,Унылые, как рокот водопада,И скорбные Ирландии рыданья,Что за морем изгнанникам отрада,Уже не ждущим с родиной свиданья.Стихи и эпиграммы иногдаМиледи сочиняла без труда.47И не была чужда ее натуреПростая краска синего чулка,То не был цвет возвышенной лазури,Оттенок бирюзы и василька,Что ныне принят так в литературе;Она ценила ясность языка,Считала Попа подлинным поэтомИ откровенно признавалась в этом.48Аврора Рэби по сравненью с нейБыла скромна и говорила мало;Она невинной грацией своейШекспира героинь напоминала.В стране фантазии, призраков и феиЕе душа прелестная витала,Высоких чувств и мыслей глубинаВ ее очах была отражена.49Но грацией, достойной граций Греции,Графиня Фиц-Фалк затмевала всех;Как в небе легкомысленной Венеции,В ее глазах сиял лукавый смех.Но тонких яств отнюдь не портят специиЛукавство не считается за грех.А чересчур безгрешная красавица