Итак, правила были установлены. Можно начинать игру.
Он отвел лезвие… удар… дзинь! В задней стенке недоставало доски, и сабля царапнула по штукатурке (совсем рядом с моим правым бедром). Вскоре последовал второй удар. На этот раз лезвие вонзилось в дерево.
Ты спросишь, читатель, что делал при этом я? Двигался, перемещаясь влево и вправо, приседая и распрямляясь. Я старался предугадать очередной выпад того, в чьих руках была сабля.
Пятый удар едва не угодил мне в живот. Седьмой пришелся рядом с шеей. Десятый попал в узкое пространство между туловищем и согнутой рукой.
Промахи сильно разъярили моего противника. Похоже, он забыл о смертельных ударах и теперь старался хоть как-нибудь меня покалечить. Дюйм за дюймом, его сабля опускалась все ниже, к моим ногам. Мне не оставалось иного, как подпрыгивать, будто плясуну на сельской ярмарке. Вряд ли тебе, читатель, встречался человек, пытавшийся пляской в темном шкафу спасти себе жизнь.
Я чувствовал, что надолго меня не хватит. Мне угрожала не только сабля. Были еще два противника: удушье и усталость. Не стратегия, не надежда на отмщение свалили меня на пол. Измождение. Я обессилел.
Я лежал и по свисту воздуха чувствовал, как острие сабли выкалывает на стенке мой силуэт. С меня будто снимали мерку… для гроба. Я больше не считал удары. Вот сабля опять вошла в дерево. Сейчас мой противник вырвет лезвие и снова ударит. Доска протестующе скрипнула, и вдруг стало тихо.
Я коснулся лезвия и почувствовал, что до моего левого глаза ему не хватило какого-то дюйма. Лезвие тряслось, но оставалось на месте. Мой противник не рассчитал силу удара. Сабля пробила стенку шкафа и застряла в штукатурке.
Судьба давала мне последний шанс. Я выполз из-под сабли, сорвал с вешалки платье, обмотал его вокруг лезвия и начал тянуть саблю на себя. Наше равенство с противником длилось секунду или две. Едва стена отпустила лезвие, противник вновь оказался в выигрыше. Он держал саблю за рукоятку и мог менять положение. У меня не было ничего, кроме собственных рук и платья, которое легко распороть.
Он делал все, чтобы вырвать лезвие из моих рук. Мои пальцы, кисти, предплечья неотвратимо слабели. Но я не выпускал саблю, ибо понимал: если только разожму пальцы – мне конец. И я держался. Пальцы горели от боли, неистово колотилось сердце, рот глотал воздух, которым уже невозможно было дышать. Я держался.
Да, читатель, я держался, пока мог. А когда не смог… лезвие вдруг обмякло. Оно покорно лежало в моих исцарапанных руках, будто дар с небес. Я ждал, что в любое мгновение оно оживет. Но нет, мой противник исчез. Я еще какое-то время просидел на полу и только тогда сумел разжать руки.
Рассказ Гэса Лэндора
26
Я нащупал в темноте шкафа свой сюртук и ночник. Подхватив их одной рукой, на локоть другой я навесил офицерскую форму и выбрался наружу. К счастью, ночник был цел. Чиркнув спичкой, я зажег его и осмотрел себя, ища следы борьбы. Странно: ни царапин, ни крови. Только пот, обильно капавший у меня со лба.
– Простите, мистер Лэндор, что заставил вас ждать.
Он стоял в проеме двери, скрытый от меня коридорным сумраком. По голосу это был Маркис-старший, а по облику… В темноте я мог легко спутать отца с сыном. Меня охватило замешательство: я не знал кому верить – глазам или ушам.
– И вы простите меня, доктор, – сказал я, дабы не затягивать паузу. – Вот, поддался любопытству, захотел получше рассмотреть эти часы. Стал снимать ночник со стены и… видите, распорол себе сюртук. Ничего не оставалось, как совершить второй самовольный поступок – позаимствовать форму вашего сына, которую я нашел в шкафу.
Наверное, вид у меня был весьма глупый.
– Но эта форма… – начал доктор.
Понимаю, – перебил его я, натянуто улыбаясь и размахивая смятым мундиром. – Как лицо штатское, я не имею право надевать военную форму. Только на время, чтобы не шокировать собравшихся своим рваным сюртуком. Не беспокойтесь, мне бы совесть не позволила разгуливать в этой форме по Вест-Пойнту.
Маркис-старший удивленно пялился на меня.
– Я не об этом, мистер Лэндор. Я хотел вам сказать, что это вовсе не форма Артемуса. Как вы знаете, он пока еще не офицер. Вы нашли в шкафу форму моего брата.
– Вашего брата? – с не меньшим удивлением переспросил я.
– Да. Его звали Джошуа. Бедняга умер буквально накануне сражения при Магуаге[147]. Инфлюэнца. Не повезло парню. Только эта форма и осталась у нас в память о нем.
Доктор нагнулся, провел ладонью по рукаву мундира, затем сосредоточенно почесал нос.
– Взгляните, мистер Лэндор. Мундир, конечно, выцвел, да и покрой немного устарел, а в остальном… Вполне мог бы сойти за новый.
– Вот и я так подумал. Мало ли, вдруг Артемус решил заранее обзавестись офицерским нарядом? Теперь вижу… Да, покрой и впрямь немного устарел. И нашивка, смотрю, оторвалась.
– Какая нашивка? – нахмурился доктор. – Ее никогда не было. Джошуа так и умер вторым лейтенантом.
Маркис-старший вдруг хмыкнул.
Вспомнили что-нибудь забавное из жизни брата? – осторожно спросил я.
– Нет. Я вспомнил, как Артемус любил облачаться в эту форму и разгуливать по дому.
